Йога Таун - Даниэль Шпек

Ришикеш

Картина, которую они видели через разбитое ветровое стекло, напоминала сюрреалистический фильм из других времен. В свете фар возникали полуобнаженные садху с дредами, запряженные волами повозки, груженные деревом и бананами. У обочин стояли увешанные фонариками палатки, перед ними сидели на корточках женщины и помешивали варево в кастрюлях на кострах. Дети крутили железные колеса старых прессов для сахарного тростника. Крестьянки балансировали с огромными тюками на головах, худые мужчины в белых одеждах везли на велосипедах бидоны с молоком, по дорогам брели тощие коровы. Пахло экзотическими специями, навозом и горящим деревом. За домами Ганг устремлял свои воды к темным горам. На берегу реки стояли пестрые палатки с тибетскими молитвенными флагами, горели костры. Дикий туристический лагерь. Американские хиппи в ковбойских сапогах поделились с немцами ужином. Консервированные бобы и чапати.

– Мяса тут не найти. Это город йогов.

* * *

Лоу не пошел ужинать. До ночи он возился с «Пенелопой». И на следующий день тоже, хотя колено адски болело. Он не разрешал помогать себе и не хотел никого видеть. Мария сходила на реку, выстирала вещи и развесила их сушиться. Лоу наблюдал за ней и злился на себя. Это называется дать выход чувствам. Освободиться. Но после припадка ярости он вовсе не почувствовал себя свободным, наоборот. Он чувствовал себя ребенком, который закрылся в комнате и сидит, рыдая, на кровати. Он думал, что в Индии найдет себя. А вместо этого потерял контроль над собой.

Один из американцев сидел у костра с Марией и Коринной. Он жарил на палочке маршмеллоу и рассказывал, почему индийцы не едят мяса[50]. Мол, они поняли, что поедают не только тело, но и разум животного. А животные из-за жизни в клетке становятся агрессивными, и эта агрессия передается людям. Будь все вегетарианцами, не было бы войн.

– Про Ганди слышали? А он был вегетарианцем!

Затем он раздал маршмеллоу. Коринна встала и отнесла один Лоу.

– Как дела? – поинтересовалась она.

– Про Гитлера слышала?

– Хватит дуться. Мир?

Она поднесла маршмеллоу к его губам. Маршмеллоу вонял паленой пластмассой.

– Мир, – сказал Лоу, не притрагиваясь к угощению.

– Пойдешь с нами?

– Куда?

* * *

Следуя за американцами, они шли к большому подвесному мосту через Ганг, миновали шлагбаум за ржавым знаком STOP, ниже мелким шрифтом было приписано: VEHICLES, ELEPHANTS, CAMELS ETC[51]. По узкой тропинке шагали индийцы в роскошных сари и элегантных неру[52], американцы в неряшливом хиппи-тряпье и инвалидная команда Лоу. Один хромает, у другой лоб заклеен пластырем, Мария молчит. И только счастливчик Марк пережил аварию без последствий. Внизу шумел бирюзовый Ганг. Солнце заливало святилища и ашрамы золотым светом. Вдали возвышались поросшие лесом горы. На гхатах[53] сидели паломники и садху с кружками для милостыни, вокруг играли дети. Старики, которые после окончания трудовой жизни отказались от всего мирского и присоединились к гуру, чтобы покинуть цикл перерождений. «Здесь полно гуру, – пояснил американец. – И хороших, и плохих. Они называют это Священным городом».

В этом небольшом городке монахов действительно было не меньше, чем жителей. Самозваный гид рассказал, что каждый вечер люди собираются здесь, чтобы совершить ритуал в честь «Матери Ганги». «Это чертовски архетипично».

Они перешли на другой берег и миновали несколько маленьких святилищ, охраняемых индусскими богами. Перед одной пещерой сидел на корточках длинноволосый садху, из одежды на нем была только набедренная повязка. В руке он держал колокольчик и что-то распевал про себя. Потом они пересекли базар и вышли к ашраму, от ворот которого спускались к воде широкие ступени. Там уже сидело множество людей – хиппи в сари и индийцы в джинсах, компании, приехавшие со всего мира в поисках смысла, и семьи из Ришикеша. Атмосфера была расслабленной и мирной. Они сняли обувь и уселись. Кто-то зажег огонек в чаше. Несколько индийцев в желтых куртах сидели по-турецки перед таблами и фисгармонией. Когда солнце зашло, кто-то затянул мантру, подключились барабанщики, и все запели:

Om Jai Gange Mata

Maaia Jai Gange Mate

Небо сияло всеми красками. Пение провожало сумерки, укрывавшие реку темной пеленой. Покачивались курительницы, медные лампы передавались по кругу. Мария подпевала, закрыв глаза. Сидевший рядом Лоу единственный не хлопал. Ему было зябко, и он чувствовал себя одиноким среди сотен людей. Почему он не ощущает, что достиг цели? Ведь вот она, Индия, земля обетованная. Все, о чем они грезили, даже больше. Но искра не вспыхнула. Словно невидимая стена отделяла его от остальных. Лоу подумалось, что вот сидит на этих ступенях сборная нация хиппи, постепенно погружаясь в экстаз. Любовь и мир, мать вашу. Просветление и внутренний покой. Может, это и годится для монахов и гениев, но не для обычных людей вроде него. Голодный и разочарованный атеист с травмированным коленом в стране, язык который он понимает не лучше, чем язык бесчисленных обезьяньих и слоновьих богов. Что толку, что они сидят здесь и распевают мантры? Дети во Вьетнаме по-прежнему гибнут. А западные правительства радуются, что молодежь едет в Гималаи, а не устраивает демонстраций перед зданиями парламентов.

* * *

Когда небо и река почернели, дети начали раздавать всем сплетенные из листьев лодочки, украшенные цветами и свечкой. В ответ люди совали в детские ладони несколько рупий.

– Мистер, желание! Загадать желание!

Американец объяснил, как это работает: нужно пустить лодочку со свечой на воду и отправить желание Матери Ганге. Но никому не раскрывать его и пожелать что-то не только для себя, но и для блага других.

– Например, мира во всем мире? – ехидно поинтересовался Лоу.

– Все, что считаешь нужным.

Лоу не стал покупать лодочку со свечой. Он чувствовал себя несчастным, и никаких желаний у него не было. Все по очереди вставали, чтобы пустить по воде светящуюся цветочную лодочку. Вдруг рядом с ним оказалась Коринна. Она протянула ему свою лодочку.

– Спасибо, не надо.

– Бери же. Загадай желание.

Он покачал головой и попытался улыбнуться, но улыбки не вышло. Коринна села рядом на ступеньку и посмотрела на него так пристально, что ему стало больно. Казалось, она ждет от него чего-то.

– Прости, – промямлил он.

– За что?

– Что наорал на тебя.

Коринна ласково улыбнулась. Потом поцеловала его, не в губы, а коснувшись щеки.

Этот поцелуй изменил все. Это было лучше песнопений, лучше свечей и лучше хандры, в которую он погрузился. Коринна освободила его. Неожиданная волна счастья захлестнула Лоу.

Плавным движением Коринна убрала волосы, падавшие