Йога Таун - Даниэль Шпек

чем, кроме крыши над головой. На противоположном берегу собирались на гхатах люди в красных и оранжевых одеждах. Рядом с нами йогины разворачивали коврики. Я видела тот самый подвесной мост, о котором рассказывал Лоу, поросшие лесом холмы, ощущала резкие ароматы этого города – сандаловое дерево из курительниц, бензин, мусор и горная свежесть. Откуда-то доносилось пение, к нему примешивался дорожный шум, по реке полз загруженный паром, а мое беспокойство грозило вот-вот перерасти в отчаяние. Повсюду вспыхивали огни, сумерки окутывали город праздничным волшебством. Мой взгляд переместился на реку, медленно и величественно огибавшую горы. И внезапно меня охватило беспричинное чувство благодарности. Индия была во мне, а я была в Индии.

* * *

– Идем, Люси!

Лоу разговорился с двумя американками. Они были моложе меня, со свернутыми ковриками. У блондинки были подбритые по бокам волосы, у брюнетки – коса. Тесные двухцветные легинсы, черные топы, голые животы. Подходящий стиль для священного города.

– Это Селина и… Иоланда?

– Жозефина.

– Жозефина! Мы можем переночевать у них!

Американки выглядели удивленными, но держались приветливо.

– Это Люси, моя дочь. Она инструктор по йоге.

– Супер! Намасте!

Апологетки йоги, ну конечно. Но выбора не было. Лоу сообщил, что они живут в великолепном ашраме, где их учитель йоги ведет занятия.

– Джошуа Хайден, знаешь его? Он из Малибу.

Имя я вроде слышала, но слишком устала, чтобы вспомнить, где именно.

– Он такой классный! Тебе понравится! Ты тоже здесь работаешь?

– Нет.

* * *

Ашрам, где давал уроки классный Джошуа, принадлежал индийской сангхе[58], которая во время фестиваля размещала иностранных гостей. Монастырь, турбаза и ярмарка моды вместе. Атмосфера напоминала голубятню, вокруг суетились любители йоги, сидели во внутреннем дворике, выполняли асаны. Забито под завязку, но организация превосходная. Таблички на разных языках, раздельный сбор мусора, приветственный центр. Американки изо всех сил старались разместить нас. Мы стояли в коридоре, объясняли, надеялись… вдруг я услышала за спиной знакомый голос.

– Люси?

Я обернулась. И увидела Рики в красном брючном костюме. Выглядела она потрясающе как никогда. Загорелая, светлые волосы, высокие сандалии, серьги в местном духе.

– Привет.

– Я уж подумала, что с ума сошла.

Казалось, она не знает, радоваться встрече или нет.

– Нам нужно где-то переночевать, – сухо сказала я.

– Когда ты приехала?

– Я хотела тебе объяснить, но…

– А студия?

– Я ее заперла.

– А курсы? Кто ведет курсы?

– Никто.

– Почему же ты ничего мне не сказала? Я бы нашла замену.

– Извини, Рики. Все получилось так быстро.

– Я не понимаю. Я разрешаю тебе в виде исключения пожить в моей студии, а ты ведешь себя совершенно безответственно!

На нас оборачивались. Посмотреть, что за спектакль. Встреча двух преподавательниц йоги в Ришикеше. Еще несколько секунд – и ахимса, добродетель ненасилия, разлетится вдребезги. Лоу взял Рики за руку.

– Привет, Рики. Я понимаю, вышла хрень, но… Люси не виновата. Давай мы немного передохнем, а утром все спокойно обсудим, ладно?

Рики успокоили не столько слова, сколько его голос. Лоу обладает даром примирения, что я в нем очень ценю. Рики облила меня презрением, но у нее хватило такта отправиться с Лоу на поиски ночлега для нас.

* * *

Наконец для Лоу нашлось место в комнате на шесть человек, где разместилась группа голландцев. Нам выдали по коврику для йоги. Меня уложили на полу в переполненной комнате Рики. На бо́льшую роскошь моей кармы не хватило. Никогда еще я так не радовалась коврику.

* * *

Мне показалось, что прошла только половина ночи, а по местному времени уже наступило раннее утро, когда меня разбудил топот. Умылись в общей умывальной комнате, потом позавтракали в столовой. Тело мое было здесь, а дух завис где-то в другом месте. На столе стояли чай, творожный сыр, манго и немецкий хлеб.

– Это лучший хлеб в городе. Здесь есть немецкая пекарня, ты в курсе?

Рики поставила поднос на стол и села рядом со мной. После молчания она заговорила:

– Я хочу извиниться.

– Я тоже.

Мы пожали друг другу руки, избегая смотреть в глаза. Какое странное слово «из-виниться», подумала я. Как будто можно самому отпустить себе вину. Вообще-то нужно просить прощения. И тогда один прощает другого. Как бы то ни было, все это видели. Ахимса торжественно вернулась, а наши преподавательские эго праздновали триумф.

* * *

Я почти ничего не замечала в то утро после смены часовых поясов. Жевала немецкий хлеб и рассеянно смотрела по сторонам, с преподавателем века я так и не пересеклась, потому что Лоу хотел немедленно отправиться на поиски книжного магазина, где Коринна купила открытку. Он облачился в мятую льняную рубашку без воротника, причесал седую гриву и опрыскался лосьоном после бритья, словно собирался на свидание. Я надела джинсы, футболку и кроссовки; никаких украшений, ничего связанного с йогой. На подвесном мосту, где когда-то гуляли Пол Маккартни, Ринго Старр и Миа Фэрроу, я вступила в коровью лепешку. Лоу не обратил внимания, бурно разглагольствуя о том, что раньше тут все было по-другому и вообще лучше. А я думала: ты что же, считал, будто они заморозили страну на пятьдесят лет, чтобы ты обрел здесь peace of mind? Никакого покоя тут не было и в помине, все шокировало и возмущало Лоу. Идти с ним по Ришикешу, который перестал быть его Ришикешем, было сродни тому, что слушать с ним по радио новые хиты – один бездушный мусор, куда подевалась настоящая музыка? Милый Лоу, то, что мы видим, и есть настоящий Ришикеш. Прежнего больше не существует. И, честно говоря, мне этот нравился больше. Несмотря на шум и суету, Ришикеш полон покоя. Да, на узком мосту толпы прохожих, мотороллеры, коровы, но никто не ругается, не толкается, все обходительны друг с другом. Словно живут в едином трансе, а может, просто никому нет дела до окружающих.

* * *

Мы перешли на другой берег и, сверяясь с гугл-картами, оказались на рынке, который так сиял красками, словно мы наглотались таблеток, – индиго, рубин, золото. Яркость красок бодрила. Краски звучали. А потом мы нашли книжный магазин. Открыли дверь, намасте, доброе утро. Лоу достал открытку с Шивой и обезьянами, слетавшую за пару недель в Берлин и обратно.

– Да, есть еще такие.

– Нам нужна не открытка. – Я объяснила продавщице, что мы ищем одного человека. – Это моя мама. Может, вспомните ее?

Девушка долго смотрела на открытку, потом на меня, словно надеясь отыскать на моем лице свое воспоминание, потом покачала головой. Я не поняла, означает это «да» или