Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

дома и едва не сшиб выскочившего на него беспризорника в рваной фуфайке и треухе. Борис цепко схватил его за плечо, огорошивая лобовым вопросом:

— Глашка тут?

— А куда она денется? — шмыгнув носом, отвечал парнишка.

— Ну-ка, жабенок, дуй к ней обратно да скажи, что Серж Студент пожаловал, — проговорил Ревский, жигански кривя лицо, и сунул ему деньги.

Оголец с готовностью бросился назад, Ревский неслышными шагами — за ним, едва не наступая тому на пятки. Он проскочил за пареньком по обледенелой лестнице, потом несся длинной галерейкой и, наконец, стал красться за ничего не подозревающим «проводником» в сводчатом коридоре, из которого на стороны шли закутки. Так агент, совершенно незнакомый с московскими уголовными нравами и путем в сердце главного притона Сушки, уже выиграл первый акт своей пьесы.

Он услышал, как остановившийся неподалеку в зале оголец стал кому-то что-то частить скороговоркой.

В ответ раздался звучный голос уверенной в себе бабы:

— Какой-такой Серж? Мои все Сержи да Серёни земелькой накрылись.

Ревский прошел туда и увидел красавицу лет тридцати с припухшими, видимо, от недосыпания дерзкими синими глазами. На ее подбородке лодочкой виднелся маленький шрам, волосы — свиты в толстую косу, уложенную жгутом сзади на белоснежной шее, под какой спереди из тесной зеленой блузки торчали наливные высокие груди.

— А мы с вами, Глашенька, знакомы не были, — воскликнул Ревский, кавалерски метнулся к ней, схватил ручку и интимно поцеловал в запястье, продолжив, — о Серже Студенте красавицы лишь Петрограда хорошо знают.

Глашу покорили манеры голубоглазого блондина в дорогом пальто и в кашне тонкого кашемира, из-под которого виднелась крахмальная стойка воротничка рубашки с шелковым галстуком. А он не дал ей передохнуть:

Дорогая моя, прибыл по подсказке питерских братцев именно к вам. С вокзала сразу сюда. Не выгоните?

Хозяйка поправила вдруг показавшуюся ей выбившейся прядку волос, огладила пальцами с кровавого цвета маникюром округлое бедро в плотно сидящей юбке и с улыбкой тоже ответила комплиментом:

— Разве ж таких красавчиков выгоняют? Как вас величать, я у мальца не разобрала с ходу-то?

— А Сержем Студентом. Я по весне под Гаврилой на Питере ходил, а как нашу шатию уголовка и чрезвычайка погромили, пребывал вольным охотником. Теперь же вот прихондорил к вам предложить общее дело.

Беспризорник уже исчез. В этом пока пустом зальчике было несколько столиков, огромный буфет и комоды, большие диваны по стенам, на которых красовались картины с живописью сухаревской пробы, в углу — граммофон с огромным перламутровым раструбом. Наверное, отметил Ревский, что-то вроде гостиной, где собираются фартовые на общие разговоры да разные «правилки».

Глаша переступила длинными ногами в шнурованных под икры ботиночках на каблуке, приблизилась к гостю, бесстыдно, испытывающе глядя ему в лицо, и продолжила опрос:

— А чего ж, в Питере уже дела не делаются?

— Такие налеты, как я задумал — нет, после того, что самая громобойная и большая кодла Гаврилы почти вся легла под пулями легавых. На мою задумку требуется поболе народишку — как у вашего Сабана аль ухорезов Яши Кошелькова.

— Во-он каких ты «деловых» упоминаешь! А ответишь за свои слова? — перешла она на «ты», твердея лицом, верхняя губка волчьи поползла наверх.

— Проверьте, как вам будет угодно, — мрачно проговорил Ревский, бешено впиваясь в глаза Косы расширенными зрачками кокаиниста.

— Но-но, блондин, — певуче проворковала она, — охолони. Пойдем, покажу, где отдохнешь, пока подумаю. Фартовых, что ты назвал, не так просто добыть на разговор, хоть со студентом, хоть с профессором.

Глава третья

На следующий день Орловский встречался по разведочным делам с Иваном Ивановичем снова в задних комнатах Тиграна.

Когда они закончили обсуждение этой темы, лейб-гренадер стал крутить длинный ус и заговорил с сочувственными нотами:

— Как я переживаю за Алешу, моего однополчанина-поручика. Ежели б вы знали, какая он добрая, отзывчивая душа. А каков храбрец… На Мазурских болотах мы вместе на германца в атаки под музыку ходили. Никогда ни под каким огнем не дрогнет, а, поди ж ты, всего-навсего водка губит. Память и соображение у него тоже отменные. Я это к тому, что Алеша вчера пьян был, а дело ваше прекрасно уразумел и хорошо запомнил, что вы рассказывали о попрыгунчиках.

— Вот как? — заинтересованно спросил Орловский.

— Да, и представьте, он за сегодняшнюю ночь даже выведал для вас, по-моему, ценные сведения. Пришел с утра и доложил мне… Поручик сообщил, что разыскиваемые вами попрыгунчики нашли общий язык с бандитом Кошельковым. Этот Яшка уже принял их в свою банду.

Резидент встрепенулся.

— Спаси Христос, Иван Иванович, вашего однополчанина! Он предоставил очень важные сведения. Теперь я знаю, где искать налетчиков.

В обед у Орловского была опять явочная встреча с Ревским в ресторане «Националя». Резидент выслушал о знакомстве агента с Глашей и устройстве на ее «малине», рассказав о сообщении Алешки-поручика, как того прозвали у Бакастова на Сушке.

— Превосходно, — оживленно проговорил Борис, ловко действуя столовым прибором на тарелке, украшенной старорежимными вензелями, — я сегодня вечерком как раз планирую объясниться Глафире в любви до гроба. А потом вполне уместно будет заговорить о Кошелькове.

* * *

«Долушка» Косы вечером только и оживала. Ближе к полуночи в разных концах полуподвалов начинали раздаваться возбужденные голоса, тренькали балалайки, гитары бренчали въявь и с граммофонных пластинок, чтобы к рассвету гулеванье развернулось вовсю до криков, отчаянного трепака под гармонь, поножовщины.

Ревский располагался в небольшой комнате невдалеке от зальчика, где встретился с Косой. Он успел за минувшую ночь и утро здесь выпить, пошататься, поболтать с кем ни попадя, его уже по-свойски называли Студентом и только кокетничающая Глашка — Сержиком. Ревский вроде ненароком заглянул почти во все окрестные помещения, заприметил их постояльцев, а некоторых даже и подслушал.

Вечером он собрался посидеть в зальчике, стены которого были увешаны «не Репиным», — на перекрестке здешних пенатов, самом лучшем месте для обзора. Переодевшись у себя в свежую рубашку, набив серебряный портсигар папиросами, Борис вышел в коридор Глашкиного заведения. Хотел было отправиться по уже знакомым ему поворотам, но, являясь человеком, всегда больше думающим не как куда-то войти, а — как выйти, быстренько унести ноги, двинулся новым путем.

В коридоре невдалеке от зальчика-гостиной Борис сумел разглядеть нечто вроде дверцы. Она, обшарпанная, прикрытая ветхой гардиной, была еще наполовину заставлена старым шкафом. Въедливый агент, оглянувшись, прислушавшись, толкнул ее и ощутил, что дверка закрыта на крепкий английский замок. Ревский достал отмычку и отомкнул его.

Внутри пахло нежилыми покоями и было кромешно темно из-за отсутствия окон. Ревский, закрыв дверку опять на замок, полез