Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

class="p1">— Так было бы проще всего, но тогда эта наша едва ли не последняя московская явка, с которой связаны многие агенты, перестанет существовать. На днях в очередной раз я вынужден был ее «выкупить» у Тиграна за изрядную сумму… Это наши заботы. А рассказал вам для того, чтобы вы не доверяли Тиграну и попытались без его помощи внедриться на Сухаревке. Для этого мы обратимся к моему бывшему однополчанину. Пойдемте.

Морев надел пальто, они вышли под солнце, искристо бьющее по чистым снежным волнам, наметенным утром на ларечных крышах удало шумящего рынка. Двое старьевщиков ругались невдалеке у серебряных рядов. Крепыш в заломленной папахе, в черном полушубке ехидно кричал человеку в казакине и огромных валенках:

— У тебя товар лапаный, через семь смертей прошел, жив остался, ко мне стучит за спасеньем!

— Я природный по отцу и матери антиквар, — презрительно отвечал тот, притопывая пудовой обувкой, — а тебе, жеребцу, не пара. Подожди, подкуют тебя в какой квартире, когда к хорошему человеку в комод полезешь.

Разведчики прошли к трактиру, до сих пор называвшемуся по имени его старого владельца Бакастова. Шагнули с мороза в клубах парах внутрь, и Морев огляделся. Тут воры дулись в одном углу на бильярде, в другом — играли в карты, «шпилились» в «биксу» и «фортунку». Гренадер сумел разглядеть с высоты своего роста у дальней стены нужного им человека.

Подошли к столику, за которым сидела изнуренная личность во френче с грязным воротником и по-луоторванным рядом форменных пуговиц. Человек с недоумением глядел на опустевшие штоф, стакан перед собой и обрадовался, увидев Морева:

— Иван Иванович, голубчик, выручай. Совершенно издержался…

Лейб-гренадерский капитан остановил поток его слов командирским взмахом руки и крикнул половому принести водки и чистые рюмки да подать закуски.

Когда выпили втроем, Морев покачал головой, поправил усищи и сказал, глядя на молодчика:

— Что же, господин поручик, вы делаете над собою? Знаете ли о том, что на юге наши с вами однополчане сражаются под командой нашего бессменного командира, его высокородия полковника Дорошевича? Они проделали Первый Кубанский поход под сенью нашего седого знамени, бережно охраняя и оберегая святыню, столь отважно вывезенную офицерами полка от распропагандированных, обезумевших нижних чинов.

Поручик встал и попытался вытянуть руки по швам. Морев дернул его за рукав, усадил со словами:

— Впрочем, дело ваше, Алеша… Мы за советом.

Он стал говорить о хлопотах Орловского, останавливая быстро глотающего водку Алексея повелительными жестами руки, чтобы передохнул. В конце концов, от того удалось добиться, что самой основательной «малиной» на Сушке, как прозывали рынок его ветераны, является «заводиловка» Глашки Косы. Там, по словам спивающегося, связавшегося с «аховыми» гренадерского поручика, бывали «деловые» от Сабана и Яши Кошелькова.

* * *

С приехавшим в этот день Ревским резидент обедал в ресторане «Националя», украшенном огромными зеркалами в сияющих золотой краской металлических листьях каслинского литья.

О том, что Борису в роли Сержа Студента нужно проникнуть на «хазу» Глаши Косы, располагающуюся за Сухаревой башней в полуподвалах дома на Сретенке, разногласий не было. Разные точки зрения выяснились, когда стали обсуждать, стоит ли Ревскому, не откладывая, как петроградскому агенту «случайно» зайти на Лубянку и, «узнав», что Самойленко из МЧК занимается гастролерами-попрыгунчиками, предложить ему свои услуги для работы среди бандитов Сержем Студентом.

Ревский, услышавший, что в Бутырках сидит Манасевич-Мануйлов, который его топил в истории покушения на Распутина, хотел в первую очередь проникнуть чекистом к нему в тюрьму, чтобы узнать, насколько Иван Федорович увяз на допросах или, возможно, уже сотрудничает со следствием. Тот был ему более опасен, нежели Орловскому. Манасевич-Мануйлов помогал Ревскому «устроиться» в ЧеКу а теперь мог, выслуживаясь перед советскими, подвести его оговорами под расстрел.

Борис, на нервной почве уже изрядно нюхнувший из табакерки с наркотиком, теребил браслет на руке и доказывал Орловскому:

— Поймите же, что Мануйлов на все пойдет, чтобы поквитаться со мной. Как же, он на нарах, а я у чекистов в фаворе! И вот, например, припрут его в сотрудничестве с французами, станет он сдавать неблагонадежных чекистских агентов, так и меня назовет обязательно.

— Да с чего вдруг Мануйлов вспомнит именно о вас в таком случае? — возражал Орловский. — Мало ли у него врагов, кого можно и надобно опорочить в отместку?

— Как вы, Бронислав Иванович, не понимаете? У нас же по Департаменту полиции с ним было постоянное соревнование, кто, где, в чем преуспеет. Оба мы в конце концов попали под суд — с веселой яростью проговорил Ревский, — но в распутинской истории он меня прямо-таки ухватил за глотку. Вы только себе представьте, ежели не знакомы с подробностями! В руки фрейлины Вырубовой попадает мое письмо к Распутину, в котором я обвиняю министра Хвостова в поручении мне организации убийства Григория Ефимовича. Вырубова лично едет к Штюрмеру и передает ему то письмо с Высочайшим повелением расследовать это дело. Потом сия фрейлина по поручению Императрицы просит генерала Беляева учредить через контрразведку наблюдение за моей перепиской…

— При чем же здесь Мануйлов?

— Да он и стоял за всем этим, будучи правой рукой Штюрмера! Мануйлов сводил, например, Белецкого со Штюрмером и Распутиным. Делал это затем, чтобы товарищ министра Белецкий, игравший против своего шефа Хвостова, дабы самому обелиться, убедил его высокопревосходительство Штюрмера, а тот — Государя, что Хвостов желает так или иначе покончить с Распутиным. Хвостов с этого момента старался всячески приблизить к себе Мануйлова, увеличил его содержание и просил держать его в курсе всех сведений. Но Мануйлов и не подумал служить интересам Хвостова, крепко стоял на стороне Штюрмера. Он и вынюхал, получил через генерала Беляева телеграммы Илиодора-Труфанова на мое имя. Это были те самые убийственные для меня телеграммы, в которых дурак Илиодор настойчиво требовал от меня, то есть, от Хвостова, высылки пяти тысяч рублей для выезда пятерых убийц из Саратовской губернии…

— Все понимаю, Борис Михайлович, — успокаивающе сказал Орловский, подливая ему вина. — Но взгляните же и на важную не для меня, не для вас, а для Орги московскую расстановку нужных для нас сил. В Бутырках — безусловно опасный что для вас, что для меня Манасевич-Мануйлов. Однако на Лубянке — и Дзержинский, и Петерс, уже почему-то проявивший ко мне острый интерес, я это почувствовал едва ли не кожей. Ко мне Петерс приглядывается, принюхивается, как только что вы выражались, а значит — и к делу, на самом острие которого балансируем мы с вами оба. Вы прекрасно знаете, что я стою во главе всей нашей разведывательной сети, а вы являетесь моим лучшим