Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

из реквизированного красивого кресла с витыми ножками, которым еще весной здесь любовался. Крепко пожал на прощание пролетарскую руку с хитрым видом и словами:

— Все тебе скажи, Флегонт Спиридонович. Мало, что я попрыгунчиков беру на себя? А ежели Сабана иль Кошелькова заодно прищучу, ты разве не скажешь «спасибо»?

Усмешливо крутил головой и Ахалыкин, тушил в грязное блюдце самокрутку, сыпля на стопки бумаг горелой махрой. Поднял «металлический» палец, серьезно проговорив:

— Жаль, уходишь. Хотел с тобой по политическому моменту еще побеседовать, насчет красного террора, то ись.

— А что именно? — не мог от такого увиливать Орловский, потому что выступал перед Ахалыкиным и старым товарищем Дзержинского по партии.

— Сейчас, конечно, социализм невозможен, но буржуев все-таки надо перерезать! Троцкий, Ленин, Дзержинский молодцы, они их крепко по шее бьют… Ну, не буду тебя задерживать, иди. Обращайся ко мне за всяческой помощью.

Они распрощались.

Как и для любой другой, для этой агентурной операции, над скоропостижным исходом которой у Орловского в Москве подшучивал Ахалыкин, у резидента был мастер высшего класса Борис Михайлович Ревский. Тем более именно он начал заниматься попрыгунчиками в Петрограде. Поэтому из МУРа Орловский отправился на почту, откуда телеграфировал Борису просьбу немедленно прибыть в столицу и разыскать его в «Национале».

* * *

Этот день резидент до позднего вечера еще потратил на то, чтобы узнать о судьбе своих коллег из союзнической французской разведки.

Французские дипломаты и офицеры по уши завязли в «заговоре джентльменов». Когда господин Локкарт поверил латышам-провокаторам во главе с командиром дивизиона латышских стрелков кремлевского гарнизона Берзинем, он стал совещаться с французским консулом в Москве Гренаром и начальником французской военной миссии генералом Лавернем. Те выразили мнение, что «восстание» красных латышей надо поддержать. Потом, 15 августа Локкарт уже вместе с генеральным консулом Гренаром встречался с Берзинем, который их воодушевил заявлением, что из представителей частей латышских стрелков огранизован «Латышский национальный комитет», разрабатывающий «антисоветский переворот».

Французским дипломатам энергично помогали офицеры из 2-го Бюро военной разведки Генерального штаба французской армии, которым в подготовке «перевороте» отводилась серьезная роль. Так, на совещании «заговорщиков» Антанты 20 августа у генерального консула США в Москве Пула был принят перечень необходимых для этого действий из трех пунктов. Второй из них гласил: «Диверсионноподрывная работа — взрывы, поджоги, аварии. За подготовку и осуществление этих террористических актов отвечают полковник французской армии г-н Вертамон и его помощники из Французской военной миссии».

В итоге же ЧеКой в Петрограде и Москве были арестованы ведущие сотрудники 2-го Бюро капитаны Фо-Па и Вакье, которые находились в непосредственной связи с Орловским. На деятельность своей резидентуры он получал от них денежные средства, а «за оказанные союзникам услуги» его высокородие статский советник В.Г. Орловский был представлен этими офицерами к награждению Орденом Почетного легиона.

Сейчас французские коллеги томились в Бутыр-ках, Орловскому пришлось потратить большие суммы, чтобы подкупить надзирателей этой тюрьмы из «бывших». Зато через них агентурщику удалось получить от капитана Фо-Па из камеры шифровку на клочке бумаги, которая в основном оказалась копией его донесения своему начальству:

«Начальнику 2-го Бюро Французского Генерального штаба

РАПОРТ

Капитана Шарля Фо-Па-Биде

1 сентября 1918 г. резидентура разведки в Петрограде была проинформирована, что в Военном комиссариате Петроградской коммуны имеется ордер на обыск в Посольстве Франции.

Примерно в 8 часов вечера в соответствии с инструкциями Посланника Дании г-на Скавениуса французским офицерам, укрывшимся в Посольстве, было предложено вновь укрыться в помещениях Датского представительства.

Чтобы продолжать эффективно обеспечивать работу разведки и в то же время не компрометировать Данию, мы с капитаном Вакье решили с согласия резидента, майора Аршана, переночевать у Ивана Зая, русского по национальности, который являлся одним из основных агентов резидентуры.

Однако примерно в 9 часов вечера в различных кварталах Петрограда начался повальный обыск с целью обнаружения оружия. В частности. Выборгская часть Петрограда была подвергнута методическому и тщательному обыску, улица за улицей, дом за домом.

Примерно в 2 часа ночи я, капитан Вакье и Зай были арестованы комиссаром в сопровождении вооруженных красногвардейцев. Произведенный у Зая обыск привел к обнаружению двух револьверов, один из которых принадлежал мне, а также суммы денег в размере 30700 рублей из фондов разведслужбы. Эти средства были предоставлены агенту Заю на служебные нужды на тот случай, если Военной миссии удастся перейти в Финляндию. Обнаружение револьверов и денег привело в ярость болыиевицкого комиссара, поскольку это произошло на следующий день после убийства председателя Петроградской Чрезвычайной комиссии.

В ЧК мы были подвергнуты новому допросу, впрочем, весьма краткому, после чего посажены под замок в большом зале караульного помещения, в котором обнаружили нескольких французов, в числе которых были заместитель торгового атташе г-н Дарси и и. о. главы торговой миссии г-н Мазон, арестованные накануне.

На следующий день, 3 сентября, мы все были переведены в Петропавловскую крепость и распределены по камерам Трубецкого бастиона.

17 сентября, после 13 дней особо тяжкого тюремного режима мы были отправлены под эскортом в Москву, где на следующий день к нам присоединился г-н Дарси, свободно приехавший из Петрограда по вызову Чрезвычайной комиссии.

Первому допросу я подвергся примерно 30 сентября. Г-нДелафар, который допрашивал, упрекнул меня в том, что во Франции мне было поручено следить за русскими политическими эмигрантами, и в отдаче приказаний на высылку Троцкого.

Спустя два дня я предстал перед последним, который сперва меня не узнал, но затем вспомнил, потому что я «единственный чин французской полиции, который был ему неприятен». Однако Троцкий утверждал, что наши прошлые недоразумения никоим образом не повлияют на ход моего дела, и при мне отдал соответствующие приказания Делафару.

8 октября я был заключен в Бутырскую тюрьму. 14 числа того же месяца меня отвели в здание Чрезвычайной комиссии, и комиссар-допросчик Делафар обвинил меня в шпионаже. «Вчера, — сказал он мне, — мы арестовали членов Московской военной миссии, и двое ее членов сказали, что вы являетесь руководителем французской разведывательной службы в России». В подкрепление своего обвинения Делафар зачитал мне отрывок документа, составленного на русском языке (протокол очной ставки или рапорт агента), содержащий утверждение, что «все сведения проходят через капитана Фо-Па». Для ответа я потребовал очной ставки со свидетелями, и комиссар Делафар не стал настаивать на своем утверждении. Допрошенный затем о роли различных членов миссии, я категорически отказался отвечать. Г-н Делафар тогда не скрыл от меня, что намерен установить виновность каждого члена миссии, чтобы предъявить персональные обвинения.

В связи с моим отказом