Земля - Валера Дрифтвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В широкой древесной развилке стоит… дама.
Это ведь сразу ясно, что не «тётка», не «старуха» и не «женщина» – именно дама, величественная, как госпожа школьная попечительница.
Кто бы мог подумать, что важные дамы умеют лазать по деревьям!
Только одета она странно, в гладкий и блестящий рябой наряд с чем-то вроде накидки, и – вот уж чудо из чудес – в какие-то смешные штаны. Впрочем, в платье какое уж там древолазанье. И как она здесь очутилась?
– Здравствуйте! Я заблудился… – в горле давно сухо, и неприятно саднит.
– Здравствуйте, – отзывается дама по-прежнему печально и даже как-то торжественно.
Не то чтобы её можно было хорошо рассмотреть в этот сумрачный час, но есть нечто такое в её продолговатом и смуглом лице, что наводит на мысль о старых иконах. Может быть, эта дама – богомольная отшельница и живёт где-то здесь, неподалёку, приходит Брашеку на мысль. Судя по книжкам, святые и отшельники частенько ведут себя необычно: едят крапиву или кузнечиков, стоят по многу дней на каком-нибудь столбе, или наоборот – в холодной воде по шею, да и одеваются не как все люди. По сравнению с причудами святого Одихмантия Молчальника, дама в смешных штанах, всего лишь взобравшаяся на берёзу – это почти обычно, ничего особенно впечатляющего.
В присутствии отшельницы Брашек совсем успокоился. Конечно, неловко было бы отвлекать даму от её духовных подвигов из-за чепухи, но заблудиться в лесу – дело серьёзное. Она обязательно поможет. И почти наверняка у неё имеется какая-никакая еда. Простая вода и чёрствый сухарик Брашека сейчас отлично бы устроили, он и так-то не привереда. Да чего там, сейчас он согласен даже на сушёных кузнечиков. В конце концов, Одихмантий столько лет их ел и не жаловался. По крайней мере, не жаловался вслух.
– Пожалуйста… не могли бы вы мне помочь?
Дама церемонно кивает.
– Помочь. Пожалуйста. Далёк, далёк твой дом, – произносит она с грустной улыбкой. Потом подаётся вперёд, сгибая ноги, как будто собралась вот так запросто спрыгнуть на землю со своей берёзовой высоты.
И ноги явно сгибаются как-то НЕ ТАК.
Не как человеческие!
Рябая накидка расходится в стороны, поделясь надвое.
Мальчик, ахнув, пятится несколько шагов, запинается и падает на сухую листву.
Отшельница слетает к нему, вновь подбирает к телу свои руки-крылья и склоняется низко – лицом к лицу:
– Чадо, чадо. Вставай, пожалуйста.
Брашек переводит дыхание.
Что ж, растерзать и съесть было бы удобнее лежачего. Крылатая дама не горит кровожадным желанием поваляться на детских косточках. Она готова помочь.
* * *
«Конечно, это страфиль», – догадывается Брашек.
В Тихоярской волости крылатых страфилей не встречали уже несколько лет; может быть, это – последняя. Сельские взрослые по большей части считают их вредителями за то, что страфили могли иногда украсть ягнёнка или курицу, а дядька Клим клянётся, что налетела однажды чёрная стая и унесла из-под его присмотра целую тёлку – дядька Клим тогда совсем пацанёнком был, не старше самого Брашека. До сих пор не забыл обиду, как ему тогда всыпали, не поверив его рассказу.
Брашек объясняет даме-страфили, что они с ребятами сто раз уже играли в прятки, возвращаясь по домам после школы, и никогда никто не терялся всерьёз. Он, честно, и сам не поймёт, как так вышло. В свой черёд пошёл водить – и сбился. Покричал ребят, никто не отозвался, если даже и слышали: всё-таки игра. Увидел вроде знакомую приметную ёлку с кривой маковкой, на неё и держал, а зашёл уж и вовсе неизвестно куда. Напугался, ноги и понесли впробежку…
Дама слушает внимательно.
Она понимает.
– Есть? Пить? – спрашивает она.
– Да, очень хочется.
Сперва дама отводит Брашека до крошечного ключа, из которого можно напиться. Потом, коротко сказав: «Вернусь, сиди», – улетает в густеющий сумрак.
Брашек прыгает на месте, пока хватает сил, чтобы не так мёрзнуть. И думает, что ему придётся делать, ежели добрая страфиль решит накормить его каким-нибудь битым зверьком или птичкой?
Когда дама-страфиль возвращается, уже почти совсем темно, а у мальчика стучат от холода зубы. Лететь ей было, наверное, неловко: во рту зажата отщипанная рогатая ветка с несколькими жухлыми листьями и четырьмя маленькими лесными яблочками. Мама, конечно, не велит есть «дички», говорит, от них разболится живот, но…
Дама кладёт ветку. В когтистой лапе у неё зажат мёртвый зверёк – кажется, это куница. Она протягивает куницу Брашеку и вдруг говорит точь-в-точь как мама:
– Ешь, пока не остыло.
– С-спасибо, я бы лучше яблочка… – как можно вежливее отвечает он.
Страфиль не сердится. Оглаживает по шапке рукой-крылом. И мгновенно съедает куницу сама. В другое время или при свете дня такое зрелище, может, и напугало бы Брашека. Но сейчас он слишком устал. Дикие яблоки успели сморщиться и очень кислы на вкус. Это, наверное, самые прекрасные яблоки на всём белом свете.
Дама-страфиль взлетает на клён и зовёт Брашека из ветвей: «Чадо, сюда, сюда!» Но ствол внизу очень толстый и ровный, без сучков, и ему никак не влезть.
Какое-то время она старается помочь мальчику взобраться, но после трёх неудачных попыток оставляет эту затею. Не поднять, тяжеловат. И почти не может карабкаться.
Страфиль ухает с досады, вытирает лоб сгибом крыла. Ненадолго исчезнув среди ветвей, сбрасывает на землю толстую подстилку, сделанную из сухих травяных жгутов, расправляет её между корней, подгребает к ней рыхлый ворох палой листвы.
Так Брашек устраивается на ночь под страфильим крылом.
Дама затягивает песенку – тихую, монотонно-воркующую. От её бока тепло, как будто возле печки. Мальчик засыпает, угревшись.
Утром Брашек просыпается совсем осипший, и ему больно сглотнуть.
Дама-страфиль совсем заворачивает его в травяную подстилку, ради тепла. Глядит обеспокоенно изумрудными глазами.
– Люди, помочь, – толкует она. – Сиди, чадо…
Целует в лоб. Смотрит долгим взглядом, печальней прежнего, будто желает оставить Брашека у себя в памяти. С силой отталкивается от застывшей земли, подымает крыльями ветер – и летит, вскрикнув горько и высоко.
Когда Брашека вытряхивают из забытья, он узнаёт: люди, свои, дольненские! Сосед Паля, большой уже парень, и дядя Тарас, и сама София Ивановна, неугомонная фельдшерова сестра.
Оказывается, столько народу с вечера поднялось его искать!
– Ну как же ты так далеко забрёл? – причитает София Ивановна.
Брашек рад бы ответить, только совсем пропал голос.
– Мы же за тобой версты три шпарили, как услышали, что ты зовёшь. Кричали, кричали, ты что, не слышал?
– Малец с напужки-то не в себе, – гудит дядя Тарас. – Всю дорогу ведь