Когда наступает время. Книга 1. - Ольга Любарская

этого момента в каньон глубочайших противоречий. И тут Александр понял, что боится Филоту. Казнь Филоты ужаснула войско, последовали бунты, что наложило на характер царя тяжелые отметины, которые со временем переросли в бесконечное раздражение.

Птолемей горько усмехнулся. Он так и не простил Александру смерти друга. Его нелюбовь к фавориту Александра Гефестиону в свете этих событий почти переросла в скрытую ненависть. Он вдруг вспомнил, как усердствовал сын Аминты, выстраивая для Филоты обвинения в заговоре, как горячо произнес речь Александр, поверивший в реальность притянутой угрозы, и как поначалу молчал Филота, неготовый ко всему этому. Птолемей вспомнил, как ужаснулся впервые, увидев в глазах Александра гневный огонь безумства, когда тот не внял просьбам прекратить пытки Филоты. Как бы там ни было, Филота погиб зря, потянув следом клубок серьезнейших проблем. В тылу еще оставался отец Филоты Парменион, пока ничего не знающий о смерти последнего сына. Александр испугался первый раз в жизни. Парменион. Он мужественно пережил смерть своих сыновей, послуживших возвышению славы царя.

Смерть Пармениона последовала почти сразу. Александр боялся. Боялся, что Парменион, в чьем управлении находилась Мидия, не простит этого, и армия Александра окажется в Арахозии отрезанной от снабжения и в условиях круговой войны. Старому вояке повезло больше. Он так и не успел ничего понять, когда предательская рука вонзила нож в его ребра. Александр сполна воздал ему, отплатив за все заслуги столь чудовищным предательством. «Таков был конец Пармениона, славного как на войне, так и в мирное время. У него было много удач без царя, царю же без него не удалось совершить ни одного великого дела».(5) Обстановка накалилась, и уже каждый видел связь этих двух смертей. Дух армии пошатнулся.

Птолемея передернуло. Он вновь, как наяву, видел окровавленный мешок в руках Полидаманта. Старик помнил каждый жест: как тот развязывает тугой узел, переворачивает мешок, поднимает, встряхивает, и по полу к ногам Александра катится голова Пармениона. Царь же носком сапога останавливает ее и поворачивает, чтобы лучше рассмотреть лицо. Оно спокойно. Полуоткрытые глаза хранят застывший мудрый взгляд. Они смотрят мягко, почти с отцовской любовью. Взглянув в них, Александр отскакивает с криком: «Уберите это»!

Птолемей подумал, что Парменион, пожалуй, единственный из всех мог открыто угрожать царю, то ли в силу собственного бесстрашия, то ли в силу закаленного возраста, не опасаясь нисколько, что когда-нибудь Александр не стерпит этого. Забыв, кто в младенчестве качал его на руках, Александр ни на мгновение не дрогнул, вынося старику приговор, и тем самым переступил черту, за которой терпел больше неудачи, чем славные победы. Согдиана и Бактрия так никогда и не смирились с волей царя, а Индия сразу же забыла о нем, как только он покинул ее пределы. Слава Александра меркла. Он изменился. Власть сожрала его душу. Захватывая все большие пространства, Александр оторвался от своих корней. Становилось очевидным, что уже не он завоевывает Восток, а Восток завоевывает его. Трещина противоречий царя и его командиров превратилась в глубокую пропасть, и уже казалось, он не слышит их с другого края. Оставались еще те, кто мог лавировать между взрывами волн его настроения, но были и те, кто уже до крайности пресытились этим.

Клит Черный. Высокий, основательный, нахрапистый, с густой гривой жестких черных волос, толстокожий и бесцеремонный. Птолемей всегда думал, что боги создавали его, выстругивая неточеными тупыми орудиями. Высказываясь так, словно рубил с плеча, Клит напрочь был лишен дипломатичности и расчетливости. Ошалелый вояка и драчун, словно ищущий неприятностей, Клит с детства нравился Птолемею. Его сестра Лаодоника поощряла дружбу брата и сына Лага, считая, что Птолемей положительно влияет на взбалмошность Клита, хотя уже в юношеском возрасте в любовных похождениях Птолемей оказался куда более рисковым, чем Клит. Филипп тоже любил черноволосого парня за самоотверженную преданность и храбрость, и он быстро продвигался по службе, вскоре став телохранителем царя. Со смертью Филиппа Клит безоговорочно отдался служению его сыну, и все пошло своим чередом. В сражении на Гранике он едва успел спасти Александру жизнь, но с тех пор что-то надломилось в их отношениях. Уже в Месопотамии телохранитель все чаще позволял себе критику в отношении царя, и чем дальше продвигалось войско, тем глубже становились их противоречия. После смерти Пармениона Клит едва мог сдерживаться, и Александр решил отдалить его от себя, отдав в управление Согдиану. Вояка Клит! Можно ли было оскорбить тебя более?! Можно ли было еще больше уязвить рвущуюся гордость?! Величие и самоуверенность Александра возрастали все более. Македонцы изнемогали, растворяясь среди варваров, которых все ближе допускал к себе царь. Лесть застлала его ум, любое несогласие теперь вызывало в нем приступы болезненного гнева. На самом краю света, в Маракандах в пьяном угаре Александр убил Клита… Бесстрашный Клит! Твою прямоту в итоге увенчала столь глупая смерть, чтобы после опорочить и доброе имя!

Птолемей вздрогнул, словно ощутил его боль. Видения… Старик плыл по ним и словно видел со стороны. Он видел все, удачи, ошибки, только ничего не мог изменить. Гибли его соратники, а Александр продолжал идти на восток.

Наступила очередь Каллисфена. Ученик Аристотеля, его племянник, до мозга костей эллин, философ, ученый. Гордец, презиравший варваров, сам ставший варваром в глазах Александра. Его твердость была столь велика, что он один прямо мог сказать царю то, о чем другие боялись даже думать. Уже в Бактрии Александр окончательно уверился в том, что свободолюбие и упорная приверженность Каллисфена эллинским традициям пагубно отражается на настроениях воинов и приближенных царя. Открыто и жестоко осуждая желание Александра ввести праскинезу(6) , грек высмеял и его мечту стать богом, чего последний уже стерпеть не мог. «Никакой скороспелый плод не бывает долговечным… Я не стыжусь своей родины и не желаю учиться у побежденных тому, как мне почитать царя. Выходит, они победители, раз мы принимаем от них законы, как нам жить».(7) Казалось, Каллисфен унаследовал судьбу Филоты. Он тоже был обвинен в заговоре против Александра, пленен и подвергнут пыткам.

Дух войска окончательно пал. Оно безропотно тащилось за царем в Индию, боясь признаться, что им управляет сумасшедший. Александр же шел дальше и дальше. Его мечта завоевать мир уже становилась болезненным бредом. Наконец, собрав последние силы, войско взбунтовалось на Гифасисе. Все те, кто пешком прошли за царем Фракию, Малую Азию, Египет, Месопотамию, земли скифов, перевалы Гиндукуша и вступили в индийские пределы, окончательно поняли, что Александр не намерен возвращаться назад. Болезни и ржа выкашивали людей и разъедали металл, и измотанное войско решило, наконец, положить предел