Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

назвал «эпохальным», сам город произвел на него удручающее впечатление. «Беспросветность серых будней и повсеместное присутствие спецслужб приводили меня в уныние. Я хотел побольше узнать о жизни в ГДР, но о честном обсуждении социальных и политических проблем не могло быть и речи. Вместо этого приходилось выслушивать намеки или горькие шутки, которые не казались мне смешными… За свое разочарование я был отчасти вознагражден находками в антикварных книжных магазинах. Я нашел великолепные первые издания книг „злых“ феодальных и буржуазных эпох. Их цены были смешными по сравнению с ценами в наших магазинах. Однако я приобрел не только такие ценные книги, как знаменитый справочник дворянских родов Гота издания 1860 года, но и дешевую восточногерманскую литературу о Брехте и Вайле». Интерес к такого рода книгам у студента-театроведа левых политических взглядов не был случайным. К тому времени он уже решил, что по окончании университета напишет диссертацию о творчестве Вайля. Эта поездка оставила у Готфрида неприятный осадок из-за пристального внимания охраны по обе стороны границы к книгам, которыми был забит багажник его машины: «Пограничник со стороны ГДР с немецкой основательностью обследовал мой „фольксваген“. Наконец он нашел справочник Гота и спросил: „Зачем вы купили эту книгу?“ Я ответил, что интересуюсь немецкой историей. Тогда он поинтересовался, почему я интересуюсь немецкой историей. „Потому что я немец“, – ответил я и был уже готов рассмеяться. Это рассердило пограничника. Наконец мне это надоело, и я рассказал этому доброму человеку, что прибыл по приглашению городских властей Лейпцига и напишу о своей поездке журналистский отчет. Услышав это, он сразу же превратился из чиновника в мундире в обычного вежливого человека и без дальнейших рассуждений дал мне пересечь границу». На баварской стороне повторилась примерно та же история, с той разницей, что пограничнику показалась подозрительной литература, изданная в ГДР. Однако после того, как он сопоставил распространенную немецкую фамилию подозреваемого с его характерным носатым профилем, от претензий не осталось и следа, зато он начал выпрашивать билеты на фестиваль. Ситуации по обе стороны границы показались Готфриду весьма забавными.

В мае Готфриду повезло – Гётц Фридрих пригласил его поработать с ним в Амстердаме, где он ставил Аиду в театре Карре. Молодой стажер не пришел в восторг от постановочной концепции спектакля и к тому же познакомился с оборотной стороной профессии, которой он собирался посвятить свою жизнь: «Фридрих представил оперу Джузеппе Верди в виде жесткого политического детектива, где любовь вступала в непримиримый конфликт с государством. К сожалению, китчевое оформление не позволило создать достаточно убедительную концепцию, так что я пришел в восторг только от режиссуры. Я работал, как раб, по двенадцать часов в сутки и, бегая между сценой и зрительным залом, натер кровавые мозоли на ногах, что склонный к тирании мастер Фридрих считал в порядке вещей». Вместе с тем Готфрид не скрывал своего восхищения режиссером, у которого он, судя по всему, успел многому научиться: «Его острый интеллект соединялся с буйной фантазией, он очень активно управлял исполнительским составом и хором, его страсть к теории дала мне импульс к самостоятельной работе в театре. Но последующие предложения Фридриха поработать с ним я не принял, поскольку не хотел быть вечным учеником одного мастера». Во время работы в Амстердаме у Готфрида случилось и любовное приключение с сестрой дирижера постановки Эдо де Ваарта, очаровательной альтисткой Мари. Они бродили по ночному городу, заходили в пресловутый квартал красных фонарей, при возможности посещали музеи. От нее гость узнал о жизни во время немецкой оккупации, а также об истории страны, о голландской живописи и музыке. Побывал он и в музее Анны Франк, после чего ему, по его словам, «…стало стыдно, что я немец. Однако Маня вернула меня к действительности и объяснила со своим милым голландским акцентом: „Наше поколение должно быть лучше!“ Она была права».

Возвратившись домой, Готфрид признался отцу, что собирается писать диссертацию по Бертольту Брехту и Курту Вайлю, – и сразу же возобновились их старые политические споры. Узнав, что сын сделал свой выбор не из чисто художественных соображений, Вольфганг не сдержал своего возмущения: «Тебе не пришло в голову ничего лучше этой балаганной музыки?» В ответ юноша смог лишь дерзко возразить кипевшему от ярости отцу: «Пиратская песня Дженни мне стократ милее лживого буржуазного дерьма об искуплении!» Отец прекратил разговор и больше к нему не возвращался. Бабушка отреагировала на это признание в своей обычной жесткой манере, но без гнева: «Ты теперь обделываешь дела с евреями, даже с левыми?! То, что делает твой отец в наше объевреенное время, я еще в какой-то мере могу понять, но ты? Колесо истории непременно снова повернется в нашу сторону!» Осенью Готфрид продолжил учебу в Венском университете, где ему обещали поддержку в подготовке докторской диссертации по избранной теме, – делая одновременно с театрально-музыкальной научную карьеру, он также пытался противопоставить себя своему семейству.

* * *

В последние месяцы перед созданием фонда Фриделинда жила главным образом в Англии, где с увлечением читала лекции о реформировании современного музыкального театра, взяв за основу скандальные выступления Пьера Булеза, призывавшего «…взорвать все оперные театры». Такие провокации были тогда в духе обозленной и разочарованной Фриделинды, и ее самая популярная лекция «Поможем Булезу спалить все театры» пользовалась большим успехом. О пятидесятипятилетней внучке Вагнера вспомнили даже во время визита в Англию президента ФРГ Густава Вальтера Хайнемана, и она стала одним из почетных гостей на приеме во дворце Хэмптон-Корт, где ее соседом за столом был сорокалетний Питер Устинов. Домой ее провожала знаменитая, уже пожилая актриса Элизабет Бергнер, которую она знала еще со времени пребывания в США в годы войны. Эта еврейка из Галиции некогда была, по словам Эрики и Клауса Манн, «существом непостижимо кобольдного и притом детски-трогательного, нежно-льстивого и мальчишески-грубого обаяния». Между тем распространяемые Фриделиндой идеи о современном театре упали на благодатную почву, и из письма председателя Вагнеровского общества Великобритании она узнала о проекте создания в захолустном округе Тиссайд на северо-востоке Англии гибкого театрально-спортивного центра, в организации и последующей работе которого ей предлагали принять участие. Предполагалось, что число мест в зрительном зале этого центра может варьироваться от 1600 до 5000 и он будет обладать идеальной акустикой, соответствующей самым последним достижениям науки. Но самое главное, в расположенном неподалеку Нортоне пустовал старый дом местного пастора, который местные власти были готовы предоставить Фриделинде для проведения ее мастер-классов в рамках музыкальных мероприятий центра. И тут, в самый подходящий момент, она стала обладательницей причитающейся ей доли отступного за