Дороги детства - Ирина Франц

золотыми серёжками-полумесяцами. Носила она по долгу службы рабочие брюки. Мне всегда было интересно, как она выбрала такую профессию, лёгок ли был её путь и что двигало ею, когда она решила стать трактористкой. В любом случае для меня она – пример смелости, непохожести на других. Как бы доказательство факта: вот, женщина может и трактором управлять.

Тётя Лида

Сегодня у тёти Лиды Сейтхановой юбилей – 80 лет. Вот уже почти двадцать лет назад мы уехали из Казахстана, оставив там наших родных.

В то январское утро, когда мы прощались в городе с родственниками, покидая страну, перед посадкой в автобус на Астану, мне как никогда отчётливо стало ясно, что наши судьбы настолько переплетены друг с другом, что невозможно, просто неизбежно жить без боли расставаний в этом мире. Нашу маму ждала в Германии встреча с родителями, родной сестрой и братом. Она уезжала из родного дома, возвращаясь к своим родным, которые к тому времени уже жили в Германии. Наш папа покидал своих родных в Казахстане.

Наша баба уезжала, оставляя своих детей, внуков и правнуков. Её старшая дочь Лида безутешно рыдала, обнимая свою маму в последний раз. Придётся ли ещё увидеться? Конечно, надо надеяться. Но что ещё будет там, впереди?

Две пожилые женщины, дочь и мать, прощаются в последний раз. Ещё долго будет везти нас автобус до аэропорта в Астане по бескрайней казахской степи, но перед внутренним взором моим будут проходить эти сцены с болью прощания. Трясущиеся от плача плечи тёти Лиды, в тот момент я видела не пожилую женщину, а беспомощную девочку, расстающуюся с мамой.

Я никогда не думала прежде, что таким тяжёлым может быть расставание для взрослых. Они казались мне всегда сдержанными, серьёзными, сильными… Разлука с родными подобна смерти. Нами самими ещё не до конца осознавался факт переезда. Всё произошло неожиданно быстро – всего через полгода после языкового теста пришёл положительный ответ о приёме. «Вызов». Мы даже не успели настроиться на ожидание этого самого «вызова». И вот теперь мы следуем за ним, оставляя одних родных, уезжая навстречу другим. Как быть? Разрезать узы невозможно.

Мы связаны все одним.

О былом остаётся лишь память. Настоящее есть у каждого своё. Жизнь идёт своим чередом. И в этот сентябрьский день я вспоминаю нашу добрую тётю Лиду, которая всегда приходила к нам, навещая свою маму. Когда мы жили ещё в Уш-Биике. Она всегда обращалась к нам ласково: «Ириночка», «Ларисочка», «Юлечка», «моя ты милая, моя ты хорошая», «моя ты золотая». Как становилось приятно от этих слов! Простая душа, простые слова. В них было столько тепла, что греет нас и сейчас.

Родные соседи

Наш дом был шестым по счёту, если идти от крайнего дома Нурбаковых и Гроссовых, которые жили возле самой «шоссейки». Мы жили в двухквартирном доме, то есть в одном доме на две семьи, с входами по двум разным сторонам.

Нашими соседями были Мударисовы баба Катя и дядя Миша. Баба Катя – родная сестра нашей бабы Клавы. Они всегда ходили друг к другу в течение дня по нескольку раз, иногда – если дома вдруг не обнаруживалось лука или соли в процессе готовки обеда или перед ужином, просто так, попить чаю на полдник. Так было всегда. И не было, кажется, дня, чтобы они вдруг повздорили друг с другом и перестали ходить «попроведовать». Для нас баба Катя была неотъемлемой частью нашего бытия. К нам, девчатам, она была всегда приветлива, но, как и всем взрослым, ей было интереснее общаться с нашей бабушкой или с нашей мамой, когда она приходила к нам. Я помню её, улыбающуюся, не спеша идущей через «садик» – наш тенистый палисадник, огороженный низким штакетником.

У неё были такие же зелёные глаза, как у бабы, только чуть-чуть светлее, на округлом лице с морщинками на лбу и вокруг глаз. А ещё у неё были переливающиеся радужными цветами серёжки. Стеклянные камешки с перламутровым оттенком, с которыми любит играть свет, то прячась, то вспыхивая на гранях.

Дядя Миша не любил ходить в гости, и я видела его всегда только издалека, когда он шёл по двору своей ковыляющей походкой. Он был худощав и носил очки, и всегда курил сигареты с мундштуком. Это иностранное слово, кстати, мы узнали только благодаря дяде Мише, спросив однажды у мамы, что это у него такое, потому что, кроме него, не видели мы мужчин, курящих сигареты в какой-то странной длинной трубке, похожей на маленькую дудочку.

Я помню, как мы однажды взобрались на крышу нашего сарая и скакали там, довольные и гордые, чувствуя себя настоящими первооткрывательницами незнакомого нам доселе мира Сарайной Крыши с её плоской поверхностью, покрытой землей и местами поросшей бурьяном, и врезанными прямо в небо квадратными окнами. «Ой, смотри, тут щель! А тут ещё одно окно! А отсюда можно запрыгнуть на рулон с сеном!..» Но потом пришла баба и «спустила» нас вниз, потому что дядя Миша боялся, что мы там будем шкодничать и учиним пожар или ещё что-нибудь в этом роде. Сараи для скота у нас, как и дом, тоже были общие, с одной крышей, но разными входами. С тех пор сарайная крыша стала для нас запретной зоной, и, если мы играли в сарае, то только с внешней стороны, невидимой со двора.

А ещё, когда летом по вечерам на сопках появлялись первые точечки возвращающихся с пастбища коров, он выходил встречать скот, прихрамывая и держа в руках свой незаменимый «бичик» – длинную плеть, которой он всегда щёлкал, громко ругаясь при этом неизменными, немного нецензурными словами на непослушную скотину и их громко лающую собаку.

От самой задней стены дома до загонов была протянута у них по земле толстая стальная проволока, вдоль которой бегал их лохматый цепной пёс. Сначала у них была собака по кличке Пират. Пират был уже старый и почти всё время спал у себя в будке. Будка у него была просторная и добротная, и, кажется, была она даже обита войлоком и клеёнкой. Потом, когда Пирата не стало, появился Дозор. Дозора боялись не только мы, дети, хотя нас отделял от него высокий деревянный штакетник и цепь на проволоке, но и вся живность от кур и до кошек, которых он яростно отгонял от своей территории. Поэтому мы довольно скоро усвоили, что спящего зверя лучше не будить и проходить мимо его логова незаметно, подальше