Дороги детства - Ирина Франц

и Света. Они всегда были впереди всех. Настоящие атаманши. Мы бегали за ними повсюду, куда бы они ни позвали нас, в какую бы игру ни предложили играть. Захватив с собой бидоны, шли мы к заветным кустам, усыпанным то жёлтыми полупрозрачными, то красными, то ярко-оранжевыми или матовыми чёрными ягодными ожерельями. Половина ягод из горсти идёт сразу в рот, другая – в посуду.

Интересно собирать ягоды. Когда раздвигаешь куст и радуешься, обнаружив там ветку, густо усыпанную ягодами. Желтые зёрнышки видны сквозь прозрачную кожицу. Солнце отражается в ягодах-бусинах. Как красивы отблески лучей в полупрозрачных шариках, налитых кисло- сладким соком…

А вкус… вкус у каждого цвета – свой. У чёрных ягод самый сильный, ароматный вкус. У красных – с кислинкой. У жёлтых – мягкий, нежный, сладковатый…

Кино

Кино всегда начиналось с афиши, пригвожденной накануне фильма к деревянному щиту на заборе клуба. Красные буквы, старательно выведенные гуашью на белом плакате, были видны уже издалека, когда идёшь домой из школы и, проходя мимо длинного плетеного огорода Зуйковых, заворачиваешь на нашу улицу. Клуб стоял напротив их дома, с другой стороны была контора с темно-синими рамами окон и деревьями за забором. Между ними проходила сельская пыльная дорога, ведущая к «току», МТМ и базам.

Клуб был тоже загорожен забором, но деревья там почему-то не росли. Наверное, там часто играла детвора, присвоив эту зону себе. За клубом стояла углярка – крошечная каморка без окон и с плоской крышей, построенная, как и все дома, из саманов – больших глиняных кирпичей. Летом она стояла открытая, а зимой там хранили уголь для отопления клуба, и углярка была на замке.

В наши времена контролёршей и уборщицей там работала Сейтханова тётя Лида. Тётя Лида, как и все взрослые, была очень добрая, она никогда не прогоняла детей, когда они рыли за домом клуба ямки и прятали там свои «секретики». Земля там была сухая и рыхлая, так что можно было копать довольно глубокие тайники, выгребая ямку поглубже, положив туда «драгоценности-стекляшки», накрывая ямку дощечками или стеклом и засыпая обратно землей так, чтобы не было её заметно постороннему глазу.

Передняя сторона клуба ничем не отличалась от остальных жилых домов. Такие же продолговатые, в выцветших синих рамах окна, деревянное, протёртое уже крыльцо с двумя ступеньками.

Слева от входа помещалась библиотека с полками, до краёв набитыми книгами… До сих пор помню этот особый библиотечный запах бумаги и пыли. Библиотека была полна интересных книг, и мы любили туда ходить. Не в последнюю очередь еще и потому что библиотекарша Шолпан тоже была добрая и встречала нас приветливо, и совсем не ругалась, если возвращали книги не в срок.

Но главным в клубе, конечно же, был наш киномеханик, дядя Самаркан. С нетерпением ждала летом детвора, когда появится он в дальнем конце улицы, идущий своей неспешной, переваливающейся походкой. Казалось, ходьба даётся ему с трудом, потому что смуглое лицо и курчавые волосы его всегда были в испарине и дышал он шумно, как бы отдуваясь.

Дядя Самаркан тоже был добрый, он не говорил много и, наверное, любил быть киномехаником, хотя в остальное время работал строителем. Перед началом фильмов он часто включал на всю громкость музыку, которая раздавалась из старомодного мегафона, прикрепленного на крыше клуба.

«Ах, Самара-городок… беспокойная я-я-я… беспокойная я… успоко-о-ой ты меня!» – весело звучало на всю улицу, словно призывая бросать уже все дела и спешить быстрее в кино. Потом, когда зрители потихоньку собираются и усаживаются на «сидениях» – деревянных стульях с откидывающейся «сидушкой», выключается после долгого ожидания свет, обрываются разговоры, наступает тишина, загорается луч прожектора из окна в дальней стенке, и оживает висящий на сцене экран. Кино началось!

Вспоминая то далёкое время, я благодарю судьбу за то, что мне довелось быть там, и говорю всем добрым людям, о которых написала здесь, – сердечное спасибо.

Почта

Почтальонская сумка пахнет газетами и клеёнчатой кожей. В ней – два кармашка, самый большой – для газет и журналов, поменьше, передний – для писем. Широкий брезентовый наплечный ремень.

Вот уже мама с работы пришла. Ура-а! Много ли сегодня писем? А есть ли сегодня для нас что-нибудь? Почту всегда было интересно получать. Дома нам неизменно выписывали детские журналы, сначала «Весёлые картинки» и «Мурзилку», потом «Костёр» и «Пионер», «Юный натуралист». Из «Юного натуралиста» мы вырезали красивые фотографии животных и растений и развешивали на стене в нашей комнате. А в «Костре» и «Пионере» были интересные повести и рассказы…

Кроме пахнущих бумагой и типографской краской газет, в сумке у мамы часто лежали ещё гостинцы – конфеты или курт – солёные шарики из засушенного творога. По казахскому обычаю, за добрые вести посланцу полагалась награда – суюнши. Вот эти суюнши мама и приносила домой за долгожданное письмо из армии или телеграмму о рождении внука. Много ведь бывает добрых новостей…

О, как приятно было находить в сумке угощения! Когда мама приходила домой, наступала наша смена. В нашем посёлке мы разносили почту сами. Мы с сестрой брали охапку газет в руки и обходили каждая свою улицу, с одного края до другого. Свёрнутые в трубочку газеты вкладывали в железные или самодельные деревянные почтовые ящики. А если у хозяев ящика не было, то оставляли газеты в заборе. Их надо было положить так, чтобы не унесло ветром, и чтобы они не выпали.

В некоторых дворах спали под забором собаки, которые не были на привязи. Они могли в любой момент проснуться и зарычать на тебя. Поэтому подходить к такому двору надо было очень осторожно, быстренько засунуть газету в забор и как можно скорее удалиться от опасного места.

Однажды меня напугала одна белая собака, неожиданно выскочив из-за калитки пустого двора. Она начала лаять, оскалившись, а я отскочила от неё, прижав к груди стопку своих газет. Наверное, я вовремя увернулась, потому что на руке или на ноге, уже не помню, остались только белые следы от зубов, но без серьёзной царапины. С тех пор я побаиваюсь собак, даже если они на поводке. Здесь, в Германии, где собаки вызывают больше умиления у окружающих, чем маленькие дети, моя сдержанность по отношению к ним не раз вызывала удивление у их владельцев.

Моя сестра раздавала газеты на соседней улице и собак, в отличие от меня, совсем не боялась. Она брала с собой кусочки хлеба и бросала их всем опасным собакам, которых