«Белое дело». Генерал Корнилов - Генрих Зиновьевич Иоффе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сознавали ли меньшевистско-эсеровские вожди, претендовавшие на руководство «революционной демократией», к какому политическому повороту может привести такая точка зрения, поддержанная явным большинством Государственного совещания? Как опытные политики, они не могли этого не понимать. Да и правые, в том числе кадетские, газеты не считали нужным скрывать подлинный смысл этого поворота, призывали перейти от методов терапии в «лечении общества» к «хирургической операции». Но лидеры Советов слишком уверовали в политику соглашения всех «живых сил России», слишком боялись нарушить ее дальнейшими революционными преобразованиями, чтобы стать преградой этому грозному повороту.
«Каледин, — писал В. И. Ленин, — издевался над меньшевиками и эсерами, которые вынуждены были молчать. Им плюнул казачий генерал в физиономию, а они утерлись и сказали: «божья роса!»{25}.
Когда 15 августа Керенский произнес свою заключительную речь, еще более цветистую, но такую же пустую, как и при открытии совещания, раздались аплодисменты, слышались крики: «Да здравствует революция! Ура! Да здравствует Керенский!» Однако все это было не более чем выражением официальных, казенных чувств. Трезвым политикам, делающим политику не в парадных залах, а за кулисами, при закрытых дверях, было ясно: Государственное совещание, задуманное Керенским как мера сплочения и единения вокруг правительства, напротив, обнаружило углубляющийся общественный раскол. Оно к тому же показало крепнущую силу правого лагеря и нерешительность, половинчатость позиции соглашателей, поддерживающих Керенского, по явно не желающих «ожесточать» правых. Все прочнее складывалась убежденность: Керенский теряет престиж, шансы Корнилова растут.
Корнилов, по-видимому, так и понял. Во время Государственного совещания в своем поезде, стоявшем на Александровском вокзале, он вел конфиденциальные переговоры с рядом лиц, на которых мог рассчитывать в дальнейшем. Здесь побывали такие люди, как генерал М. Алексеев, промышленно-финансовые воротилы А. Путилов и А. Вышнеградский, кадетский лидер П. Милюков, черносотенец В. Пуришкевич и др. О чем шла речь? В разговоре с Алексеевым Корнилов будто бы предложил ему встать во главе «движения», как создателю «Союза офицеров» — сердцевины заговора. Если дело обстояло действительно так, то почти наверняка Корнилов рассчитывал получить от Алексеева отрицательный ответ: по преклонным годам, по личным качествам и по своему положению (он находился в отставке) Алексеев никак не годился на роль диктатора. II Алексеев действительно отказался.
Беседа с «деловыми людьми» — Путиловым и Вышнеградским — носила «меркантильный» характер: Корнилов просил денег на затеваемый им переворот. «Надо собрать офицеров, юнкеров, — говорил он, — Нужны деньги, чтобы разместить людей перед выступлением, кормить». Деньги были твердо обещаны. Побывал в поезде Корнилова и «сам» Милюков. Позднее он признал, что уже тогда ему стало ясно, что «момент открытого конфликта с правительством Керенского представлялся в уме Корнилова совершенно определившимся вплоть до заранее намеченной даты 27 августа». Корнилов, по словам Милюкова, просил политической поддержки со стороны кадетов, во Милюков якобы предупредил Корнилова против выступления «насильственного и кровавого характера». Есть, однако, данные о том, что Милюков не был вполне искренним. Еще перед Государственным совещанием на заседании ЦК кадетов Милюков говорил, что в назревающем конфликте между военным командованием и правительством нужно взять сторону военных. Он не исключал, правда, и «двуумвирата» (Керенский + Корнилов), но более склонялся к мысли, что лучшим вариантом будет власть без Керенского. Вполне можно допустить, что во время встречи с Корниловым в дни Государственного совещания Милюков обещал ему поддержку.
Можно предположить, что именно после Государственного совещания, по возвращении в Ставку, Корнилов принял важнейшее решение: начать прямую борьбу за диктаторство, в жертву которой могли быть принесены не только ненавистные ему большевики, лидеры «самочинных организаций», но при определенных обстоятельствах и «виляющий» Керенский. К сожалению, трудно документально подтвердить это решение, по оно становится вполне осязаемым в таком важном эпизоде, как предпринятое Ставкой форсирование переброски и сосредоточения воинских частей в пунктах, напрямую ведущих к Петрограду.
Это была старая, еще со времени командования Петроградским военным округом, идея Корнилова. Тогда, как мы помним, он (вместе с Гучковым) бился над осуществлением замысла ликвидации революционного гарнизона Петрограда. В конце концов родился «обходной» план. Поскольку в случае захвата немцами Риги могла возникнуть угроза Петрограду, по приказу Корнилова в штабе округа начали разрабатывать проект формирования отдельной Петроградской армии с включением в нее войск, расположенных в Финляндии, Кронштадте, районе Ревеля, и… Петроградского гарнизона. Это открывало путь для его переформирования.
Бывший тогда Верховным главнокомандующим М. Алексеев одобрил проект. Однако в начале мая Корнилов «убыл» в 8-ю армию, вскоре началась подготовка к наступлению на Юго-Западном фронте, и дело застопорилось. Но, став в конце июля Верховным, Корнилов вспомнил о своем апрельском плане. Теперь он приобретал для него, пожалуй, еще большее значение. Включив в проект пункт об изъятии Петроградского военного округа из ведения военного министра (так было еще с царских времен) и подчинении его Верховному главнокомандующему, можно было дать возможность Ставке стягивать в район Петрограда воинские части по собственному усмотрению, а в самом Петрограде устанавливать любой режим, вплоть до введения осадного положения.
Еще перед Государственным совещанием, 6 августа, Корнилов направил в Петроград «военмину» телеграмму, в которой просил в связи с предполагаемым наступлением немцев на северо-западном участке фронта подчинить Петроградский военный округ Ставке. Но, не дожидаясь ответа, он отдал приказ о переброске 3-го конного корпуса генерала А. Крымова, а также Туземной дивизии генерала князя Д. Багратиона с Юго-Западного фронта в район Великие Луки — Невель — Новосокольники. Другим приказом, отданным в те же дни, с Северного фронта в район между Выборгом и Белоостровом должна была быть переброшена 5-я Кавказская дивизия из состава 1-го конного корпуса, которым командовал генерал князь В. Долгоруков.
Даже для начальника штаба Ставки генерала А. Лукомского приказ о переброске войск с Юго-Западного фронта был неожиданным и непонятным. Ведь Петроградская армия по первоначальным наметкам должна была формироваться главным образом из частей, расположенных в близлежащих к столице районах. Почему же вызываются войска с Юго-Западного фронта, из района Проскурова? И почему эти кавалерийские части концентрируются в районе Невель — Великие Луки — Новосокольники? Если уж они так необходимы в качестве подкреплений Северному фронту, то их лучше придвинуть ближе к фронту, а не держать в его глубоком тылу. Проницательный Лукомский заподозрил, что у Корнилова имеется какой-то другой расчет, о котором он не говорит, очевидно, не вполне доверяя даже своему начальнику штаба. Лукомский решился на откровенный разговор. И Корнилов, вернувшись с Государственного совещания, признал, что он действительно передвигает кавалерию с Юго-Западного фронта не столько по стратегическим, сколько по политическим
