Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в. - Наталья Юрьевна Сухова

реформационные изменения повлекут столь же неоднозначную реакцию. С другой стороны, приход в начальственные духовно-учебные сферы новых лиц, имеющих личное представление о западной традиции богословского образования, имел особое значение. Это предвещало введение в круг обсуждений новых идей и нетрадиционное решение актуальных проблем высшего богословского образования.

Энергичные действия графа Д.А. Толстого не обманули ожиданий: определением Святейшего Синода от 17 марта 1866 г., Высочайше утвержденным 19 марта, был учрежден новый особый Комитет, для окончательного обсуждения и составления проекта устава семинарий. Материалами Комитета служили отзывы епархиальных преосвященных и епархиальных комитетов на проект 1862 г.

Председателем Комитета был назначен митрополит Киевский Арсений (Москвин), его помощником – епископ Нижегородский Нектарий (Надеждин), недолгий участник Комитета 1860 г. Состав нового Комитета был разнообразен: ректор КДА архимандрит Филарет (Филаретов), инспектор МДА архимандрит Михаил (Лузин), главный священник армии и флотов протоиерей М.И. Богословский, законоучитель Николаевского Сиротского института протоиерей П.В. Лебедев, ректор Санкт-Петербургского университета А.А. Воскресенский, член Совета министров В.Д. Ржевский, состоящий при Министерстве народного просвещения А.Н. Тихомандрицкий и директор Канцелярии обер-прокурора Святейшего Синода Н.А. Сергиевский[366]. Обер-прокурор не входил официально в состав Комитета, оком и гласом его был директор Канцелярии. Преемство по составу с Комитетом 1860–1862 гг. было минимальным: кроме епископа Нектария, лишь протоиерей М.И. Богословский. Пожелания Т.И. Филиппова, высказанные в 1860 г., о более активном привлечении к реформационным обсуждениям профессоров духовных академий, как лучших знатоков дела, были учтены лишь отчасти: два архимандрита, даже выражая согласное мнение академий, не могли составить численный перевес. Введение в состав Комитета представителей светского образования было естественно, ввиду разрешения семинаристам поступать в университеты, но в духовных кругах вызвало подозрение: не желает ли обер-прокурор сделать духовно-учебные заведения частью общеобразовательной системы.

Разнородный состав Комитета представил разнообразные мнения по вопросу о направлении духовно-учебных преобразований. Преосвященный председатель в первой же речи к членам Комитета заявил себя сторонником сохранения Устава 1814 г., очищенного от позднейших изменений: он вполне соответствует цели и основным задачам духовных школ, допускает усовершенствование, требуемое временем, развитием наук и современным положением Российской Церкви и общества. Задача Комитета, по мнению митрополита Арсения, состояла в отработке конкретных вопросов, а не в «бесплодных прениях» и «увлечении утопиями»[367]. Среди остальных членов Комитета эта позиция не нашла понимания: духовные члены были настроены более радикально, светские мало ценили Устав 1814 г. и традиции духовной школы. Противоречие привело к смене реального руководителя Комитета: им стал епископ Нектарий[368].

Однако и после удаления митрополита Арсения единогласия в Комитете не было. Решение главной проблемы – разделения двух задач средней духовной школы, подготовки священства и образование юношества духовного сословия – вызвало непреодолимое разногласие. Это привело к представлению двух итоговых проектов: проекта большинства и альтернативного проекта архимандритов Филарета и Михаила. Хотя последний проект, несмотря на бурную дискуссию, на судьбу реформы не повлиял, важна точка зрения этих представителей академий. Главная идея авторов состояла в полном отделении льготного образования детей духовенства от профессиональной подготовки пастырства, свободный выбор дальнейшего пути и выхода из духовного сословия, при этом – полное разрушение соподчиненности ступеней духовно-учебной системы[369].

Составление устава семинарий переживалось в духовных академиях с большой заинтересованностью. На это было три серьезных причины: 1) реформа прямо касалась академий, ибо преобразовывалась целостная духовно-учебная система, частью которой они являлись, 2) академия получала абитуриентов из семинарий и отправляла туда, в качестве преподавателей, большую часть своих выпускников, 3) в вопросах, обсуждаемых в Комитете в 1866 г., и принимаемых решениях можно было предвидеть направление грядущих обсуждений проблем самих академий.

Проект большинства, рассмотренный и одобренный Святейшим Синодом, получил Высочайшее утверждение 14 мая 1867 г.[370]Главные изменения, внесенные в духовно-учебную систему в целом, состояли в упразднении административной соподчиненности ступеней и их строгого преемства. Таким образом, духовно-учебные округа ликвидировались вместе со Внешними правлениями в академиях, семинарии напрямую подчинялись центральному органу духовно-учебного управления, при попечительной власти местного преосвященного. Вводился принцип всесословности и отменялось строгое преемство духовно-учебных ступеней: в семинарию можно было поступать без документа об окончании духовного училища. При этом была сохранена полная трехступенчатая система духовных школ, с особым управлением. Для духовных академий это означало, прежде всего, освобождение от управления семинариями и училищами округа и обязанности проводить полные ревизии в семинариях и духовных училищах. Но при этом сохранение автономности духовной школы оставляло за ними педагогическую задачу во всей полноте. Всесословность, таким образом, автоматически распространилась и на академии, но прием «со стороны», введенный в семинариях, был не столь прост для академий. Отдельные случаи обучения в академиях лиц, не имеющих семинарского образования, были, но единичные. Желающих было немного, и вопрос расширения приема в академии для выпускников светских школ стоял более в теоретическом, нежели практическом аспекте. Но вопрос был принципиальным, причем речь шла не только о духовном служении, но и о богословской науке: доселе высшее богословское образование опиралось на семинарский фундамент.

14 мая был Высочайше утвержден и указ, касающийся непосредственно духовных академий: им было предоставлено право выписывать из-за границы книги и периодические издания ученого содержания без предварительного цензурного рассмотрения[371]. В этом праве духовные академии уравнивались с Академией наук и университетами, и это было для академий весьма важно: научная литература часто вызывала недоумение и резкую реакцию цензоров, а длительные задержки мешали работе. Однако, как ни странно, указ не был своевременно разослан по академиям: лишь в столичной академии о нем знали «из первых рук»[372].

14 мая последовало еще одно Высочайшее повеление: Духовно-учебное управление упразднялось, а при Святейшем Синоде учреждался новый орган – Учебный комитет. В ведение нового духовно-учебного органа – Учебного комитета – отдавались следующие вопросы: а) учебно-педагогические: практическое введение новых уставов и совершенствование программ и методов преподавания; б) связанные с духовно-учебной литературой и периодикой; в) контроля духовно-учебных заведений в учебно-педагогическом отношении: ревизии, рассмотрение отчетов ревизоров и самих духовных школ; г) касающиеся духовного просвещения, передаваемые в Комитет по особым назначениям Святейшего Синода или обер-прокурора[373]. Все остальные дела, относящиеся к духовно-учебным заведениям, были рассредоточены по другим синодальным органам: хозяйственные передавались в Хозяйственное управление, переписка по управлению духовными академиями и училищами девиц духовного звания и дела инспекторские – в Канцелярию обер-прокурора. Таким образом, в отличие от ДУУ, новый центральный духовно-учебный орган должен был сосредоточиться на делах образования и воспитания, но в этих вопросах его права и компетенция были выше, чем у ДУУ.

Конкретность задач Комитета внушала надежду на выполнение им роли педагогического центра. С академий, таким образом, снимались учебно-методические обязанности по отношению к семинариям: преподаватели-специалисты из академий могли привлекаться к составлению учебных программ и пособий для семинарий,