Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография - Дж. Майкл Стражински

в целлофановом мешке из прачечной, висел немецкий военный китель, который презентовали ему его нацистские дружки. Он продолжал тайно хранить его, несмотря на то что София несколько раз говорила ему уничтожить все, что могло стать обличающим свидетельством событий того времени. Годами позже Фрэнк, брат Теда, скажет: «Тереза сказала мне, что как только Чарльз увидел, как партизаны расправились с семьей, которую подозревали в сотрудничестве с немцами, он закопал его».

Отец доставал китель из мешка, прикреплял повязку со свастикой на рукав, вешал его на дверцу шкафа и долго любовался им, прежде чем снова убрать в шкаф.

Был бы я умнее, то наверняка догадался бы о том, что есть еще что-то, связывающее отца с нацистами, но я воспринимал все эти вещи, как что-то, напоминавшее отцу о войне, что-то, мимо чего я проходил каждый день, когда был дома. Но когда моя подруга увидела эту коллекцию, она смертельно побледнела и быстро выбежала из комнаты. После того как она рассказала родителям о нацистском алтаре моего папаши, ей запретили со мной общаться.

– Они просили передать тебе, что это не из-за тебя, – сказала мне девочка. – Они говорят, что ты хороший.

Это все из-за твоего отца. Они считают, что с ним что-то не так.

Они знали. Девочке хватило десяти секунд, чтобы заглянуть в черную душу моего отца и понять, что с ним действительно что-то было не так. Но только через долгие годы мне станет понятно, насколько сильно все было не так.

Жизнь в раю дала первую трещину, когда партнер отца по бизнесу понял, что Чарльз не только не имел даже малейшего понятия, как организовать бизнес, но и приходил на работу пьяным или с похмелья, а в цехе повсюду прятал бутылки водки, чтобы прикладываться к ним в рабочее время. Напряжение росло, и по вечерам отец стал наведываться в бары окрестных городков, и одному только черту было известно, что он там забыл. Его положение на работе еще сильнее пошатнулось, но он продолжал убеждать всех нас, что дела идут хорошо, и даже очень хорошо, черт бы его подрал.

Самым ужасным и невыносимым в этой его патологии были танцы.

У отца появилась[16] 8-миллиметровая камера, на которую он принялся снимать семейные обеды и встречи.

Нас уже натренировали изображать на фотографиях счастье, но тут дошло дело и до кино, а это была уже совсем другая история. Как и все остальное в жизни отца, камера использовалась в качестве орудия пропаганды, для доказательства того, каким прекрасным папой он был. И он решил, что лучшее тому доказательство – его танцующие дети. Нас заставляли танцевать везде, место не имело значения, как не имело значение и то, были танцы уместны или нет. Отцу было плевать, что люди смотрели на нас и качали головами в знак порицания, и что танцы эти не сопровождались музыкой. Нам был отдан приказ: танцевать, и все тут.

К тому времени я уже начал проявлять свой упертый характер и отказался участвовать в этих представлениях, но мои сестры были младше и более уязвимы, у них не было выбора, и они пока не понимали, для чего была затеяна эта клоунада. И они танцевали. Молча, без музыки. Они делали это в доме, на лужайке перед домом, пред домом бабки Софии и в местном парке. Те же самые движения, те же самые танцы в полной тишине.

Долгие годы потом Чарльз будет показывать эти фильмы во время семейных встреч в качестве его личного, отцовского вклада в единение семьи. Его личные 8-миллиметровые потемкинские деревни. Его алиби.

Посмотрите, как все счастливы… Посмотрите… Вы танцуете…

А те фильмы и вправду запечатлели все, как было. Но правда в них была совершенно другого толка. Фотоснимок требует от фотографируемых всего лишь секунду притворства, а вот кинопленка запечатлела и испуганные взгляды, и натянутые улыбки, и пустые глаза. Я начинал понимать, что кино может быть проводником Открытой Истины.

Я НАЧИНАЛ ПОНИМАТЬ, ЧТО КИНО МОЖЕТ БЫТЬ ПРОВОДНИКОМ ОТКРЫТОЙ ИСТИНЫ.

Если бы Бог захотел написать Библию в наши дни, то он бы снял фильм.

Из-за постоянного пьяного беспредела отца мои оценки в школе поползли вниз, и передо мной встал выбор:

оставаться на второй год или посещать летнюю школу во время каникул. Второй год мог означать, что я снова распрощаюсь со своей коллекцией комиксов, поэтому я выбрал летнюю школу.

Когда рассказал об этом отцу, то тут же получил удар в зубы, который уложил меня на пол. Отец обозвал меня ленивым идиотом и сказал, что в моих интересах отучиться в летней школе, чтобы не создавать ему дополнительных проблем, а иначе он мне еще врежет. Я почувствовал во рту вкус крови и что-то твердое. Сплюнув на пол, я увидел кусочек белой зубной эмали. Я тут же подскочил к зеркалу, и увидел, что правый передний зуб раскололся пополам и шатается. Весь в панике, я спросил, можно ли его исправить, ведь никого из детей ни разу не водили к стоматологу, на что отец ответил, что если зуб сломан, то это только моя вина и этого не случилось бы, если бы я не спровоцировал его.

А еще он сказал, что скорее сдохнет, чем потратит свои деньги на то, чтобы починить мой зуб.

Постепенно сломанный зуб посерел, покрылся какими-то пятнами и так и продолжал шататься. Я страшно страдал от этого и даже боялся представить, как я выглядел. Мне было стыдно, и с тех пор я старался улыбаться и смеяться так, чтобы не было видно зубов.

Через несколько недель я вернулся из летней школы и обнаружил Чарльза с огромной шишкой на голове.

Он был страшно зол и мрачен. Отец сказал, что рабочий на фабрике ударил его молотком без всякой на то причины. Зная папашу, могу предположить, что рабочий просто защищался от пьяной агрессии своего работодателя. Так или иначе, это событие поставило точку в сотрудничестве с инвестором. Отныне отец мог сам управлять фабрикой, но только при условии, что возместит все первичные инвестиции. Это значило, что производство нужно было срочно переводить в менее дорогое помещение и увольнять работников, которым нечего было платить.

Свои потери отец возместил тем, что заставил меня работать бесплатно каждый день после школы и по выходным дням. Мастерскую перевели в промышленный район города, на ней делали пластиковые трубки, которые вставлялись в сумки для клюшек для гольфа для их защиты. Весь процесс начинался с того, что пластиковые шарики расплавляли в большом чане, а потом расплавленной массе придавали форму трубки, которую затем помещали в резервуар с водой, где трубка затвердевала так, что следующая