Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография - Дж. Майкл Стражински

обрушил его на меня. Первый удар пришелся по ребрам, я отпрянул и получил второй удар по заднице. Глаза наполнились слезами, но я не заплакал, потому что отец любил слушать, как я плачу, но я решил, что лучше умру, чем доставлю ему такое удовольствие.

Ремень просвистел еще раз. Сестры спрятались в спальне, а мать стояла на кухне и отводила глаза. Она молчала.

Отец поднял ремень для очередного удара. Замах – и я перехватываю ремень, стараясь удержать его изо всех сил.

Глаза у отца округлились от бешенства. Как я посмел пытаться остановить собственное избиение?

Он потянул ремень на себя.

Я завернул ремень на руке и крепко его держал.

Он потянул еще сильнее, волоча меня за собой по полу.

Я продолжал держаться. В этот раз, в этот единственный раз, я не дам ему ударить меня.

Отец развернул меня и ударил кулаком.

Не могу точно утверждать, что он меня вырубил. Помню только какое-то движение перед глазами, его приближающийся кулак, а мгновение спустя я уже смотрел вверх с пола.

– Что, думаешь, стал слишком большим для моего ремня, ты, хрен мышиный? Не хочешь больше ремня? Отлично. Вспомнишь о ремне в следующий раз, ох как вспомнишь.

И он выскочил из дома, чтобы пойти напиться.

Позже я понял, что он имел в виду под словами в следующий раз. Конечно же, он говорил о кулаке вместо ремня. Но в тот самый момент я одержал победу, я победил проклятый ремень.

В ту ночь он вернулся домой, подошел к дивану, где я лежал и делал вид, что сплю, и выволок меня на кухню. На лице отца блуждала злая самодовольная улыбка, озлобленная ухмылка, в которой отражалась жуткая смесь пьяной злобы и сумасшествия.

– Я знаю, в чем твоя проблема, – ехидно сказал он. – Знаю, почему ты приносишь свои вонючие двойки из школы и почему вдруг почувствовал себя человеком. Это все плохое влияние, и я с ним покончу.

Я не понимал, о чем он говорит, пока не посмотрел в гостиную и не увидел, что мой Сундук был открыт. Это был дешевый металлический сундучок, который я нашел в контейнере для мусора. Именно в Сундуке я хранил все свои комиксы. Чтобы его никто случайно не выкинул, на одной из сторон я нарисовал круг и внутри него написал черным маркером «КОМИКСЫ ДЖО». Все книжки были в великолепном состоянии, я берег их от солнечного света, периодически разглаживал и перекладывал, чтобы не затирались и не загибались края. Они все выглядели как новенькие. Мне и в голову не приходило, что когда-нибудь они могут стать весьма ценными. Они выглядели, словно их только сегодня принесли из магазина. Я просто был помешан на комиксах, слишком помешан, чтобы оставить Сундучок открытым.

ОТЕЦ ПРОСТО ЗНАЛ, ЧТО Я ЛЮБИЛ КОМИКСЫ, И ХОТЕЛ УДАРИТЬ МЕНЯ ПОБОЛЬНЕЕ, В ТО САМОЕ МЕСТО, КОТОРОЕ НИ КУЛАК, НИ РЕМЕНЬ РАНИТЬ НЕ МОГУТ.

Отец протянул руку под стул, вытащил комиксы и положил их на стол. Он сказал, что именно комиксы служат причиной моих плохих отметок и ужасного поведения. Не он, не его беспробудное пьянство, не его холодные пиццы в полночь, не новые школы каждые полгода и, конечно же, не то, что я физически не мог разглядеть то, что написано на классной доске, – во всем очевидно были виноваты комиксы. Многим не нравились комиксы, это правда, но дело было не в этом. Отец просто знал, что я любил комиксы, и хотел ударить меня побольнее, в то самое место, которое ни кулак, ни ремень ранить не могут.

Я и двинуться не успел, как он схватил несколько комиксов и разорвал их пополам. Потом очередь дошла и до остальных. Я пытался сдержать себя, но заплакал, мне не было жалко себя, отец разорвал полные коллекции комиксов «Удивительного Человека-Паука», «Фантастической Четверки», «Невероятного Халка», «Железного Человека», «Зеленого Фонаря» и «Супермена» в мелкие клочья. Он не успокоился, пока от последнего комикса не остались лишь маленькие разноцветные обрывки[14].

– Это для твоего же блага, – сказал отец, не имея ничего подобного в виду, и добавил: – Ты на этом говне никогда не заработаешь. А теперь убери этот бардак.

После этого он встал и ушел в спальню, громко хлопнув дверью.

Я никогда не плакал, когда отец пытался бить меня, но в этот раз я был в настоящей истерике от горя, когда перебирал руками то, что осталось от моего богатства, и натыкался на части рисунков знакомых лиц и регалий. Вот кусочек формы Рида Ричардса, а вот кусочек от ключа к Крепости Одиночества. А вот Крипто. Я положил все в два пластиковых пакета, вышел в холл и выкинул в мусоропровод, а потом вернулся и лег на диван. Я лежал и плакал, стараясь утихомирить свой гнев и боль, потому что на следующее утро меня ждала контрольная в школе и нужно было выспаться.

Увы, я не преуспел ни в том ни в другом.

Когда Уолтер Андросик женился на моей бабке, вечеринка, устроенная по этому поводу у нее дома, получилась более чем нелепой. Со стороны Уолтера было много приглашенных, но со стороны Софии все родственники жили в Европе, а соседи, если бы и пришли, то только на ее похороны. Остальные же пришли или опасаясь возмездия со стороны бабки, или в надежде бесплатно поужинать.

Поздно вечером, после того как все гости разошлись по домам, а София и Уолтер поднялись наверх, чтобы переодеться, отец и тетя Тереза сидели на кухне и разговаривали на смеси польского и русского. Я сидел на дальнем конце стола и всем видом пытался показать, что меня совершенно не интересует происходящее вокруг, а на самом деле с интересом прислушивался к их разговору.

Одним из немногих способов узнать что-то интересное о нашей семье было подслушивание взрослых разговоров на темы, которые не предназначались для моих ушей и которые я и понимать-то был не должен. В тот вечер разговор велся на смеси двух языков, в которую моя тетка вставляла английские слова, когда не могла подобрать слово на русском или польском. Так что, несмотря на то что детали я понимал далеко не всегда, общую суть уловить все же мог.

Склонившись над рюмкой водки и находясь в мрачном пьяном угаре, отец говорил, что, если бы Уолтер действительно знал, на ком он женится, то тут же убежал бы и никогда не вернулся.

Тереза хлопнула ладонью по столу. Кто он, черт бы его побрал, такой, чтобы так говорить о ней?

Помрачнев еще больше, отец разразился еще одной бранной тирадой в отношении отсутствующей бабки.

Я разобрал одно слово, которое он использовал, когда видел женщин на улицах Ньюарка: