Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография - Дж. Майкл Стражински

машина могла бы разрезать ее на куски необходимой длины. Моей задачей было вытаскивать трубки из-под резака и быстро перемещать один конец трубки в станок, где формировался изогнутый край. Надо было крепко держать заготовку, потому что она могла легко выскочить и больно ударить по голове, а то и сбить с ног.

Надо признать, такое случалось очень часто.

Старое здание склада, где мы работали, было предназначено для хранения товаров от непогоды, и поэтому в нем было мало окон. Отец отказался от отопления помещения зимой и заколотил все окна, оставив лишь одно у себя в офисе, сказав, что работающее оборудование будет нагреваться и производить достаточно тепла.

В целом так оно и было, но из-за забитых окон все химические испарения оставались внутри, вентиляция отсутствовала полностью, и к вечеру у меня кружилась голова, да так, что я едва стоял на ногах.

Чтобы еще более сократить расходы, мы переехали из дома на Саттон-драйв с его чудесным центральным отоплением и шикарными лужайками в обветшалый старый дом на противоположном конце города. Отец продолжал бойкотировать дорогое масляное отопление, поэтому мы все спали в ледяных комнатах, надевая на себя по два слоя одежды. По утрам мы бежали вниз, к открытой кухонной печке, чтобы хотя бы одеться в тепле. Холодильника в доме не было, и отец напрочь отказывался его покупать. Продукты он хранил на крыльце черного входа, где дверь всегда была открыта для ветра и снега.

– Вот так мы хранили мясо в России, – говорил он.

Но Нью-Джерси был мало похож на Россию, и температура почти всегда поднималась выше безопасной температуры для хранения мяса и молока, а поэтому мы постоянно страдали от пищевых отравлений и расстройства желудка. Вместо того чтобы признать свою ошибку, отец обвинял мать в том, что она не умеет готовить, и это было причиной для очередного избиения и для того, чтобы уйти из дома и поесть в компании собутыльников.

Нам же только и оставалось, что перебирать еду, которая хранилась на пороге, в поисках наименее тухлой.

Совсем, совсем немного нам удалось пожить как всем остальным, нормальным людям.

Увы, все это осталось в прошлом.

Однажды Стивен Кинг написал: «Мало чего хорошего можно найти в маленьких сонных городках. Здесь царит безразличие, иногда сдабриваемое безвкусной местной жестокостью, а иногда и чем похуже, – осознанным и преднамеренным злом».

Таким злом для меня стала Матаванская региональная средняя школа. Вместе со своими учениками, которых было тысяча восемьсот человек, школа представляла собой замкнутый, ограниченный мирок, враждебный для новых учеников и всех, кто мог показаться странным.

Я принадлежал к обеим категориям.

Средняя школа живет отдельными группами: это те, кого ты знаешь, и те, кого не знаешь; те, с кем ты сидишь за одной партой, и те, с кем ты никогда бы не сел; те, кто находятся на вершине пищевой цепочки, и те, кто застрял в самом ее конце. Как только ваше место в этой иерархии определено, вы уже больше ничего не можете изменить.

СОВСЕМ, СОВСЕМ НЕМНОГО НАМ УДАЛОСЬ ПОЖИТЬ КАК ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ, НОРМАЛЬНЫМ ЛЮДЯМ.

Школьники из Матавана росли вместе, их родители имели хорошую работу и могли позволить покупать своим отпрыскам приличную одежду. Что до меня, я не был просто новичком, я был нищим новичком, худым, неуклюжим, болезненно застенчивым; я был щербатым одиночкой с одной-единственной парой старых стоптанных ботинок. Я донашивал чужие рубашки и дешевые старые штаны серого цвета, из которых давно уже вырос.

Я был идеальной мишенью.

Все началось с того, как двое старшеклассников сказали, что я одеваюсь как последний тормоз, и попытались отметелить меня по дороге домой. Мне удалось отбиться от них без особых потерь, но когда я увидел других, сидевших в засаде, то понял, что дела мои плохи.

Вот как все случилось.

Команда местной школьной шпаны и задир – толстошеих, круглоголовых парней с красными от кипящего и рвущегося на волю тестостерона щеками – ждала меня за пределами школы и провожала до моста через озеро Матаван. Этот единственный короткий путь домой (другой потребовал бы пройти пешком несколько миль в обход озера) был подобен бутылочному горлышку. Сначала в ход пошли клички: «Эй, Космо!», – кричали они (Космо – сокращение от слова «космонавт», он у них ассоциировался с моей фамилией, которая звучала по-русски), или – «Эй, Говницкий!» После этого они начинали кидать в меня камни, сначала мелкие, а потом все более и более крупные. В дело шло все, что они только могли найти на дороге – болты и гайки, осколки кирпичей, все, что летело далеко и тяжело опускалось вниз.

Иногда камни ударяли меня по голове так сильно, что я падал на колени.

Я вставал и продолжал идти.

Парни покрупнее бежали за мной, толкая меня в спину, ставили подножки в попытке сбить меня на землю. Падение было сигналом для остальных членов стаи, они били меня, лежавшего перед ними на земле. Иногда они подтаскивали меня к краю моста, пытаясь сбросить в воду.

Я не умел плавать и поэтому изо всех сил держался за ограждение, пока они избивали меня. Они оставляли меня в покое, только когда решали, что я получил сполна. Они смеялись и разбрасывали все, что оставалось от моих вещей, которые я носил с собой в школу.

Они делали это каждый день.

Из месяца в месяц.

Жаловаться учителям было бесполезно, все происходило за пределами школьной территории, и поэтому не являлось их проблемой. Кроме того, если бы мои истязатели узнали, что я жалуюсь, они бы стали бить меня в два раза сильнее. Так я научился терпению и тому, что нужно проглотить боль, подниматься и снова идти дальше.

Я не помню ни своего класса, ни учителей того периода. Я подружился с парой других таких же ребят, как я, влачивших жалкое существование на низших ступенях школьного общества, но не помню почти ничего о том, куда мы ходили или чем занимались.

Одну вещь я никак не мог понять. Почему я? Что я такое делал, что так привлекало их внимание? У меня что, на спине была надпись: «Ударь меня!», которую чудесным образом видели все, кроме меня? Ну серьезно, какого черта!

Поскольку писательство требует восприятия происходящего глазами других людей, я поставил себя на место этих ублюдков и тут же получил ответ на все свои вопросы. Средняя школа первобытна и жестока, как африканский вельд. Большинство животных находится где-то посередине гауссовой кривой: они достаточно крупны или быстры, чтобы избежать угрозы быть съеденными другими. На узком конце этой кривой располагаются хищники, которые прячутся в высокой траве, выискивая легкую жертву. На противоположной стороне находятся раненые, больные, медлительные и, что особенно привлекательно, одиночки, лишенные