Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография - Дж. Майкл Стражински

Тереза, тыкая в папашу пальцем, что-то злобно кричала. Она выпила достаточно, и он уже настолько утомил ее своим обществом, что ей уже было плевать, что он подумает. Помимо этого, Тед был в соседней комнате, и если Чарльз хоть палец на нее поднял бы, Тед бы быстренько приколотил его голову к столешнице[15].

– Не смей так говорить о ней! – кричала Тереза. – Она все сделала для тебя, для нас обоих!

– Я должен пойти наверх и рассказать ему, кто она такая на самом деле и что натворила…

Тетка нагнулась, сверля колючими глазами лицо моего отца, ее голос звучал низко и холодно.

– Ты здесь не один такой, кто может сказать о том, что когда-то вытворяли другие.

В тот момент я вдруг вспомнил ее слова, услышанные несколько лет до этого: «Я знаю о твоем отце такое, что могу рассказать об этом только собаке».

Отец прикурил сигарету и, разгоняя дым, как бы отмахнулся рукой от ее фразы.

– Это ты о чем?

В ответ Тереза произнесла всего лишь одно слово. Оно звучало как-то похоже на Вишнево.

До этого вечера я видел, как отец выражает все доступные ему эмоции, но тогда я впервые увидел испуг на его лице. Лицо его побледнело, и он попытался что-то сказать в ответ, но тетка взглядом пресекла все его попытки, встала, сплюнула на пол и ураганом выскочила из кухни, бросив напоследок все то же слово: «Вишнево!»

Стараясь унять крупную дрожь, отец вышел во внутренний дворик и долго стоял там, его сигарета «Лаки Страйк» красной точкой двигалась в темноте.

Я подумал о том, что значило это незнакомое слово – Вишнево. Мне показалось, что это было ругательством, но я никак не мог понять, почему оно подействовало на отца так отрезвляюще. Я мысленно положил слово в специальный каталог неизвестных слов, на случай, если вдруг снова его услышу или увижу в другом контексте, чтобы затем добавить в мою растущую с каждым днем коллекцию ругательств на польском и русском.

Совершенно неосознанно я дотронулся до верхушки айсберга, скрывавшего самый жуткий секрет нашей семьи. Но тогда я подумал, что тетушка просто назвала его гондоном.

С таким определением я был полностью согласен.

С каждым следующим месяцем в нашей квартире в Ньюарке насилие и отчаяние лишь росли. Много позже моя сестра Тереза писала: «Мое самое первое воспоминание о жизни в Ньюарке: я выхожу из спальни и вижу мать с головой в духовом шкафу. Я была слишком мала, чтобы понять, что она делала.

Мать закричала на меня, велев убраться обратно в комнату, а потом домой вернулся Чарльз и избил ее».

СОВЕРШЕННО НЕОСОЗНАННО Я ДОТРОНУЛСЯ ДО ВЕРХУШКИ АЙСБЕРГА, СКРЫВАВШЕГО САМЫЙ ЖУТКИЙ СЕКРЕТ НАШЕЙ СЕМЬИ. НО ТОГДА Я ПОДУМАЛ, ЧТО ТЕТУШКА ПРОСТО НАЗВАЛА ЕГО ГОНДОНОМ.

Немного позже отец убедил одного предпринимателя, которого он встретил на заводе пластиковых изделий, проспонсировать открытие совместного штамповочного предприятия, которым бы владели сообща.

Предприниматель бы закупил необходимое оборудование и занимался вопросами прибыльности, а отец отвечал бы за производство. Если дела пойдут на лад, то отец со временем мог бы выкупить свою долю. Партнер Чарльза предложил начать бизнес в Матаване, маленьком городке на юге штата Нью-Джерси, и оплатить наш переезд.

Вскоре после нашего отъезда в Ньюарке началось восстание, одно из самых крупных за всю историю страны. Несколько районов города полыхали в пожарах. Когда насилие сошло на нет, страна снова спокойно вернулась к своим любимым «Лесси», «Красавчику Бену» (Gentle Ben), диснеевскому «Прекрасному миру цвета» (Wonderful World of Color) и «Бонанзе», как будто ровным счетом ничего не случилось. В стране почти ничего не изменилось, а выводов было сделано еще меньше. Конфликтовавшие стороны оказались не в состоянии понять друг друга.

В то время я думал: когда-нибудь я напишу о людях, которых заставили прочувствовать, как живут, думают и действуют другие люди, чтобы они поняли, что мы не такие уж и разные. Все мы хотим одного и того же: счастья, любви, чтобы наши жизни что-то да значили. Об этом можно написать интересную историю.

И эта история была написана, но гораздо позже, через несколько десятков лет. Я назвал ее «Восьмое чувство».

Глава 10

Мишени и возможности

Ко времени нашего очередного переезда я сформулировал гипотезу о Стремном Дерьме, которая гласила, что в каждом городе обычно присутствовало одно или два проявления действительно Стремного Дерьма, больше не выдержал бы ни один город.

Бывали и исключения, как, например, в Коллинспорте из «Мрачных теней», где индекс Стремного Дерьма просто зашкаливал, но там были и вампиры, и оборотни, и злые колдуньи, и призраки, и путешествия во времени, и чудовище Франкенштейна, и так далее, и так далее.

Обычный ребенок, проживавший в обычном районе обычного городка, мог получить Монашек-убийц из космоса или Охоту на голубей к обеду, или даже фриков из района Скид-Роу, но он не мог получить абсолютно все и сразу. Переезды из одного места в другое, в каждом из которых было полно своего Стремного Дерьма, означали, что я был подвержен кумулятивному эффекту воздействия на меня ИСД (индекса Стремного Дерьма), который превосходил допустимый уровень во много раз. То, что мы селились в городских трущобах, где это самое Стремное Дерьмо и обитало в поисках, кого бы сожрать, конечно же, тоже сыграло свою роль в этом уравнении.

Поэтому я с нетерпением ждал того, что ожидало меня в следующем месте.

После Ньюарка маленький провинциальный городок Матаван, что в штате Нью-Джерси, с населением, которое на 90 процентов составляли белые, произвел на меня настоящий шоковый эффект. Здесь, в домах с широкими лужайками, каждый из которых был предназначен для одной семьи, жили представители среднего класса. В новых коттеджах с садиками селились молодожены. Все они представляли собой тесно связанное между собой сообщество довольных собой людей, где девочки и мальчики младшего возраста вступали в отряды скаутов, и весь городок пустел, когда горожане собирались на матчах Младшей лиги по софтболу, на церковных службах или чтобы посмотреть на праздничный салют. Все они знали друг друга и в лицо, и по именам.

Наш дом на Саттон-драйв находился в самом конце проезда, который украшали цветочные клумбы и ухоженные лужайки. Вход в дом был обозначен колоннами слева и справа. Он был оборудован кондиционером и электрическим отоплением. Впервые в жизни у меня теперь была собственная комната. Годами мы жили в лачугах и дешевых квартирах без отопления, и теперь смотрели на ожидавшие нас хоромы с таким восторгом, который обычно испытывают только-только прибывшие на Запад беженцы из Советского Союза. Все выглядело прекрасно и даже слишком прекрасно. Я постоянно ждал, что какое-нибудь местное Стремное Дерьмо все-таки вынырнет из