Над окошком месяц - Виталий Яковлевич Кирпиченко

не до конца, он пересилил себя и сделал невозможное. Есть основание думать, что бояться прыжков, как смерти, он не будет. А может быть, эта психическая травма у него на всю жизнь. Вот поэтому запрещается новичкам давать два прыжка в один день», — заключил Комаров, иногда проходит, а вот сегодня не прошло.

Мои добрые дела не остались незамеченными, и мне через два года предложили вышестоящую должность в штабе воздушной армии. Перед этим я прошёл вынужденную проверку на пригодность к специфической работе, связанной с авариями и катастрофами летательных аппаратов, попросту — самолётов и вертолётов.

В северном Казахстане есть город Темиртау (в переводе с тюр. Железная Гора), там, на территории брошенного кирпичного завода, была размещена вертолётная эскадрилья, в задачу которой входили поиск и эвакуация обитаемых и необитаемых космических летательных аппаратов. Эскадрилья молодая, необлётанная, размещена по существующим того времени правилам, то есть посажена на голом, необжитом месте с таким расчётом, чтобы потом, преодолевая трудности (армия без трудностей — не армия), могли обустраиваться, кто как может, кто на что способен.

В этой эскадрилье на ночных полётах упал вертолёт. Погибло четыре человека — экипаж и проверяющий. В полк пришла телеграмма об откомандировании меня в состав комиссии по расследованию причин катастрофы. Времени на сборы два часа. За мной прилетел самолёт, и я умчался в темноту с тревогой на душе: справлюсь ли с возложенными на меня задачами.

Тревоги не были напрасны. Опыта такой работы у меня не было, был только академический подход, цель которого — поиск объективной причины лётного происшествия. Это значит, что независимо от того, кто виноват в аварии, правда не должна скрываться. Объективность позволит избежать подобных ошибок в дальнейшем, спасёт чьи-то жизни, говорили нам учёные мужи, слегка отдалившиеся от прозы жизни, а как бывает на самом деле, в жизни, я ещё не знал.

На самом же деле всё получилось иначе. Комиссия сразу же разделилась на противоборствующие группы: одна группа из представителей Министерства авиационной промышленности (МАП) — маповцы, они в союзе с представителями завода-изготовителя вертолёта. Вторая группа — эксплуатирующая организация, — это представители Воздушной Армии (инженеры, лётчики, офицеры тыла, связи…). Близко к этой группе были представители ВВС страны — инженер и лётчик — полковники. Председателем комиссии был назначен генерал Никонов, заместитель командующего Воздушной Армией. Маленький ростом и очень амбициозный генерал. Примечателен он был ещё тем, что в гарнизонных гостиницах лично проверял, чтобы простыни ему застилали без шва, и чтобы были они первой категории. В штабе у него было хобби: позвонить дежурному по управлению, чтобы тот вызвал ему машину, и бегом бежать к нему и распекать за то, что тот не выполнил его срочное распоряжение. На заседании Военного Совета любил задавать провинившимся командирам, чтобы окончательно втоптать их в грязь, странные, не по делу, вопросы, например: что первично, сознание или материя? численность компартии Кубы и Никарагуа? И ещё Бог знает, что придумывал на больные командирские головы чрезмерно умный генерал! Командир в таком случае лупал глазами и не понимал, шутят ли с ним или всерьёз эта комедия: зима на носу, казармы не отремонтированы, угля тоже нет, а тут какая-то Никарагуа с невыясненной численностью компартии?

Острые на язык офицеры дали прозвище генералу — старшина Талды-курганского гарнизона. В связи с этим был такой случай. Выпятив грудь, театрально отставив ногу, генерал как-то в курилке по-свойски, по-дружески (любил он входить в народ), обратился к молодым лётчикам и техникам любимого им полка:

— Я знаю, командующего в гарнизонах зовут Наполеончиком, — с улыбкой посмотрел он вокруг. — Скажите, ведь и меня как-то называете? Интересно, как?

Офицеры, конфузясь, отводили взгляд от генерала.

— Да вы не стесняйтесь, говорите смело. Мы в молодости тоже грешили этим!

Офицеры упорно молчали, кое-кто заспешил покинуть курилку.

— Ну, вот вы? Кто вы?

— Командир звена, — честно признался молодой и симпатичный капитан.

— Летать не боишься?

— Не боюсь.

— Имей смелость и говорить правду, какая бы горькая и неудобная она ни была! Ну?

— Н-не знаю, товарищ генерал. По-моему, никак. Просто «генерал Никонов».

— Слабак! — махнул на лётчика генерал и повернулся к вихрастому кареглазому пареньку. — Вот ты!

Паренёк резво вскочил со скамьи.

— Лейтенант Ржевский, техник самолёта! — бойко доложил паренёк, погасив былую усмешку.

— Ну, что скажет техник самолёта — легендарный Ржевский?

— Старшиной Талды-курганского гарнизона, товарищ генерал! — не менее бойко и зычно выкрикнул «легендарный лейтенант Ржевский». — А в Уч-Арале…

Он не успел сообщить генералу, что в Уч-аральском гарнизоне его зовут ещё «Лошадиная голова», — лейтенанта кто-то резко одёрнул и тот замер на полуслове. Генерал позеленел, потом побагровел. Не сказав больше ни слова, повернулся и покинул при повисшем тяжёлой тучей молчании курилку.

В этих отдалённых гарнизонах, где и телевизора не было, жили и служили самые весёлые люди, да ничего другого им и не оставалось, как острить, шутить, проказничать.

Начальник политотдела этой Талды-курганской дивизии полковник Стратулат для какой-то высокой цели соорудил на въезде на аэродром триумфальную арку. Её тут же нарекли «стратулаткой», «стратусментом».

Командир дивизии по фамилии Гресь в столовой отгородился от масс перегородкой, и это стало называться по аналогии с «греческим залом» Райкина — «Гресевским залом».

Так что, показавшись однажды в этих гарнизонах, каждому начальнику грозило уехать каким-нибудь «Всадником без головы», «Будулаем», «Мурмылой» или ещё кем.

Вообще курилка — интересное место.

Расслабившись после обеда, офицеры, в основном молодёжь, сидят и ждут конца обеденного перерыва и несут всякую чепуху, что кому придёт на ум. Тут и шутки, тут и розыгрыши, тут и смешные, и не очень смешные рассказываются истории. В курилке в это время любят захаживать разного рода проверяющие, политотдельцы, и, наверное, не обходили их стороной и тайные службы. Они, как и наш генерал, рассчитывавший услышать что-то лестное в свой адрес, тоже пытались быть своими «в доску», только мало им в этом везло.

В Польше как-то сидели мы однажды в курилке, и из столовой к нам забрёл полковник политотдела Воздушной Армии. Не скрою, он умело разговорил нас, основываясь на бытовых наших неурядицах. Когда посыпались «от народа» вопросы и предложения, он, извинившись, что не на чём писать, достал пачку сигарет и начал делать на ней пометки. Поблагодарив за откровенность, он посидел с нами, почти как равный, рассказал несколько интересных событий из гарнизонной жизни Армии, а затем, вынув последнюю сигарету, на глазах изумлённой доверчивой публики скомкал пачку с пометками и выкинул её во врытую в центре курилки бочку. Все взгляды скрестились на бочке. Замешательство было недолгим. Несмотря на то, что до