Наше преступление - И. Родионов

имѣть деньги на 148

бДёжу, а уміъ ято далыгіе будетъ, Акулина боялась и загадывать. . ,

Днемъ, нри бѣломъ свѣтѣ, при постоянныхъ забо-тахъ, тоска объ Иванѣ нѳ такъ чувствовалась; вечѳ-ромъ жѳ, когда, окончивъ работы, вся сѳмья собира-лась въ домѣ, въ прежде веселой, довольной избѣ Акулины поднимался нѳутѣшный плачъ. Плакала Аку-лина", плакала Катѳрина, ревѣли ребята, Маша при-читывала, какъ взрослая. И этотъ жуткій концертъ продолжался до тѣхъ поръ, пока сонъ не успокаивалъ до утра семыо. Не спала только одна Катерина.

Помимо всѣхъ заботъ -у Акулины появился пред-метъ новой тревоги и новыхъ думъ. Два вопроса, тѣс-но связанныѳ одинъ съ другимъ, мучали ѳѳ и день, и ночь.

Первый вопросъ — останется ли невѣстка жить при ней? Второй — отдадутъ ли сваты корову и овцу, вы-говоренныя за ней въ приданое?

Акулина полюбила нѳвѣстку и ей тяжело было выпустить изъ своѳго дбма умѣлую, добросовѣстную работницу, каковой была Катерина, обладающая при этомъ прямымъ, послушнымъ и ровнымъ характеромъ.

А разъ невѣстка осталась бы при ней, тогда и второй вопросъ самъ собой разрѣшился бы въ желатѳльную для нея сторону, потому что сваты тогда волей-нево-волѳй вынуждены будутъ отдать и приданое.

Съ болыпой осторожностью и, по своему обыкно-венію, вкрадчиво Акулина нѳоднократно заводила разговоръ съ невѣсткой по поводу ея плановъ на бу-дущее.

Она, поглащенная своими хозяйственными сообра-женіями, которыя являлись для нея и сѳмьи вопро-сомъ жизни, не могла понять того, что Катеринѣ, только что потерявшей мужа и потрясенной кровавымъ событіемъ, было вообще нѳ до плановъ.

На вопросы свѳкрови она, всегда нѣсколько удив-

лѳнная, отвѣчала °дно^^^*еіап-ка2ак ги

149

— Я отъ тебя, мамынька, йи худого слова нб слй-хала, ни косого взгляда не видала. Куда же миѣ ит-тить? Вжели не выгонишь, никуда нѳ пойду отъ тебя...

— Сама видишь, Катюшка, жалѣю тебя, ровно род-ную дочь. Сама видишь... — всегда отвѣчала Акулина.

Катерина всегда до ужаса боялась покойниковъ и съ самой той ночи, какъ узнала отъ Демина о не-счастіи съ мужемъ, она нѳ спала, послѣ же смерти Ивана къ ея горю и тоскѣ прибавилась ещѳ боязнь увидѣть покойника. Ей казалось, что умершій мужъ всегда находится при ней и ищетъ только случая заговорить съ нею. Поэтому тепѳрь, особенно вече-ромъ, она ье оставалась одна въ домѣ и не ложилась въ свою постель, а спала на полу вмѣстѣ съ семьей, при чемъ по бокамъ ея ложились Акулина и Маша, въ головахъ Аѳонька, а Гришутка въ ногахъ.

Леонтій, пріѣзжавшій на похороны Ивана, сооб-щилъ Катеринѣ, что мать ихъ при вѣсти объ убійствѣ зятя свалилась съ печи и такъ расшиблась, что про-лежала всѣ дни и встала на ноги только въ день по-хоронъ, а теперь Леонтій наказалъ сестрѣ черезъ одну черноземскую бабу, чтобы Катерина скорѣѳ пріѣхала спровѣдать старуху, потому что ей стало хуже.

— Надоть навѣстить сватью-то, доченька, — ска-зала Акулина невѣсткѣ.

Катерина съ лихорадочной поспѣшностью стала со-бираться въ дорогу, думая о томъ, какъ она встрѣ-тится съ матерью и какъ будутъ плакать вмѣстѣ.

— Ты поѣзжай, не ходи пѣшомъ, — сказала Аку-липа.

.. Въ избу со двора вошелъ Аѳонька.

— Да вотъ, Аѳонюшка,— обратилась она къ сыну,— зацряги-ка поскорѣѳ лошадку, да свези Катю въ Чер-ноземь. Наказывали, сватья занедужала.

Аѳонька недовольно шморгнулъ носомъ и намор-щился; лицо его приняло капризное выраженіѳ; тол-етая нижшм губа , оІвадА а.змеап-кагйк.-150

— Не поѣду я въ Черноземь! — въ неожиданномъ злобномъ азартѣ выкрикнулъ онъ, повѣсилъ шапку на гвоздь и, надутый, не раздѣвшись, сѣлъ на лавку.

— Да почему же тебѣ не поѣхать, Аѳоня?

— Не поѣду да и все тутъ! — упрямо проговорилъ онъ, стараясь'подобрать непокорную, дрожащую ниж-нюю губу.

— Такъ ты запряги только, а Гришутка свезетъ, — съ терпѣливымъ смиреніемъ сказала Акулина своему любимцу. — Свезешь, што ли, Гришутка?

— Да я и запрягу самъ. Што я безъ Аѳоньки не слажу, што-ли? — съ особой гордостью вызвался мальчикъ и, схвативъ шапку, побѣжалъ къ двери.

— Не дамъ гонять лошадь. Вотъ и все. Пущай Катя подождетъ до утрія. По утрію свезу ужъ... — рѣшительно, какъ заправскій хозяинъ, заявилъ Аѳонь-ка.—Штой-то ѣсть охота. Собирайте ужину, што ли? — добавилъ онъ, какъ бы подчеркивая, что вопросъ рѣ-шенъ и не подлежитъ пересмотру.

— Слышь, доченька, што говоритъ Аѳоня? Нонче лошадку-то и вправду уморили. По утрію свезетъ. Што тебѣ не подождать до утрія-то?!

— Нѣтъ, мамынька, [я уже собраЛась. Дойду и пѣпіомъ.

— Ну, какъ хочешь, доченька, поклонись сватьѣ-то и сватамъ.

Катерина вышла изъ дома передъ вечеромъ. Дулъ прохладный, влажный вѣтеръ, срывавшій съ деревьевъ пожелтѣвшіе рѣдкіе листья; по туманному пебу без-покойно ползли, то обгоняя, 'ГО смѣшиваясь другъ съ другомъ, сѣрыя и темно-сѣрыя тучки, иногда дарившія непродолжительнымъ, мелкимъ и частымъ, косымъ дождемъ. Онъ также внезапно начинался, какъ вне- ' запно и обрывался, точно вдругъ рѣшался разлиться во всю, но при первой же попыткѣ передумывалъ, и низко спустившееся солнце то на мгновеніе какимъ-нибудь краемъ показывалось^цріііап^ка^акДУ • 151

тучками и обливало своими прощальными лучами сжа-тыя поля, взошедшія зеленя, черную дорогу и жел-тые перелѣски и тогда все оживало и веселѣло, то снова заволакивалось рѣзво бѣжавшими тучками и тогда все вокругъ никло, темнѣло и мертвѣло...

Мать Катерины лежала въ нетопленной, неприбран-ной избѣ, на сдѣланной изъ жердей зыбкой кровати, на соломенникѣ, прикрытая куравчатымъ *) засален-нымъ одѣяломъ и еще поверхъ тулупомъ. Всѣ до-машніе съ утра ушли на молотьбу. У нея только что прошелъ приступъ лихорадки. Голова хотя и была еще слаба, но боль и шумъ въ ушахъ нѣсколько по-утихли, и вся она, вспотѣвшая, слабая, испытывала то чувство облегченія, пріятной усталости и покоя, какое обыкновенно наступаетъ у больного вслѣдъ за пароксизмомъ.

Сейчасъ Прасковья горевала объ убитомъ зятѣ и въ ея кроткомъ, любящемъ сердцѣ заныла недавняя незаживающая рана: она вспомнила о «казенномъ» сы-нѣ, убитомъ въ минувшую войну подъ Мукденомъ.

Это была ея никогда неумолкаюіцая печаль по-слѣднихъ лѣтъ, особенно дававшая себя чувствовать въ дни семейныхъ несчастій и болѣзни.

Родивъ сама тринадцать дѣтей, изъ которыхъ въ живыхъ осталось шестеро (два сына и дочь всегда жили въ Петербургѣ), Прасковья выкормила своей гру-дью пріемыша изъ Воспитательнаго дома и очень по-любила его. Въ ея домѣ онъ и выросъ, и когда его взяли въ солдаты старуха смертельно затосковала. Дни полученія писемъ пріемыша были праздникомъ для нея. Такъ прошло три съ лишнимъ года; бли-

152

■зился уже срокъ возвращенія сына изъ полка; сол-датъ уже написалъ, когда, на какой недѣлѣ его ждать домой. Старуха ожила,' готовилась къ встрѣчѣ, бѣ-гала, какъ молодая, считая дни, отдѣлявшіѳ ее отъ свиданія съ любимцемъ. Но на самой масленицѣ при-шла страшная вѣсть: сынъ просилъ въ письмѣ у батюшки и матушки благословенія, навѣки нѳруши-маго, потому что его вмѣстѣ съ полкомъ отправляли на войну. ’.

Съ этого дня вся жизнь Прасковьи сосредоточи-лась въ постоянныхъ опасеніяхъ за сына, въ горя-чей молитвѣ за нѳго и въ трепетномъ ожиданіи вѣ-сточекъ съ театра войны. Письма приходили рѣдко и послѣ каждаго изъ нихъ старуха на нѣсколько дней оживала, бѣгала къ деревенскимъ грамотѣямъ и дик-товала пространныя посланія къ сыну, ревниво наб-людая за тѣмъ, чтобы грамотѣи не мѣняли ея словъ и не вставляли своихъ. Въ этцхъ письмахъ она осо-бенно подчеркивала, чтобы сынъ не осрамился, что-бы всегда впереди шелъ на врага и безпрекословно подчинялся своимъ начальникамъ. Но чѣмъ дальше шло время, тѣмъ состояніе души Прасковьи станови-лось все тревожнѣе и безпокойнѣе. Послѣ боя подъ Мукдѳномъ письма отъ пріемнаго сына совсѣмъ пре-кратились. Старуха ходила, какъ тѣнь, ко всему глу-хая и слѣпая и цѣлыя ночи простаивала на молитвѣ. Только спустя полгода она доподлинно узнала, что сынъ убитъ, но еще гораздо раныпе, чуть ли нѳ въ дни мукденскихъ боевъ вѣщее сердце подсказало ѳй печальную вѣсть. Живая, бодрая старуха какъ-то быстро ссохлась вся и стала часто прихварывать.

Сейчасъ, лежа одна въ пустой избѣ, куда скупо пробивался вечерній свѣтъ чѳрезъ два запыленныхъ окошка съ маленькими, матовыми отъ старости стек-лами, Прасковья съ подступившими къ горлу и гла-замъ слезами, начала тихонько причитывать. .

153

Причитыванія были скорбною пѣснью оя души. Всѣ важнѣйшія событія ѳя жизни и жизни семьи вы-ливались ею въ причитываніяхъ. «Такъ-то вышла я на порогъ, солнце только что всходило, — начала шопотомъ Прасковья, — и спросила я у краснаго у сол-нышка: «Красно солнце восходимое, ты свѣча нѳ-угасимая, наше теплое, обогрѣвающее, обогрѣваешь ли мово чада милаго во чужихъ-то во земелюшкахъ, што во дальнихъ, во украинныхъ, у злодѣевъ у невѣр-ныихъ?» И только такъ спросила я, ікакъ послало солнце вѣстника: — вдругъ пахнуло на меня вѣтромъ буйныимъ на мою-то на бѣлу грудь, на мое-то на ре-тиво сердце. И помчалась мысль моя быстрая, загу-ляла дума борзая во мое.й бѣдной головушкѣ. Дога-далась я, придумала, что прилетѣла ко мнѣ скора вѣсточка отъ моего сиротинушки. Вѣрно попался, мое дитятко, онъ подъ пушки подъ чугунныя, онъ подъ ядра начиненныя прямь ему въ буйну головушку, иль ружьемъ страшнымъ въ бѣлу грудь, штыкомъ вострымъ въ ретиво сердце. Онъ упалъ ли на сыру землю, онъ на кровь ли иа горячую; его скрыли, чадя милаго, што во матушку во сыру землю все чу-жіе-чужестранніи, не омыли лицо бѣлое, не сняли пла-тье кровавое. Ты катись-ка, горюча слеза, до моѳго чада милова, ты омой ему лицо бѣяое, да его платье кровавое. Можетъ, будетъ тое времячко, тое времячко счастливое, что у са^мого Христа, можетъ, свидимся мы, встрѣтимся въ зеленомъ саду, штобъ узнать мнѣ лицо бѣлое, да его платье военное».