Наше преступление - И. Родионов

Акулина не выдержала и заплакала.

— Чего? Всѣ тамъ будемъ... — промолвилъ Сашка, съ усиліемъ оправляяс^^^м.еа.

— А какъ же не мука, тѳтка Акулина, безвинно страждать? — перебилъ Сашку Лешка Лобовъ, догнавъ бабъ и идя на полшага позади нихъ. -

Все его безусое, озорное лицо подергивалось отъ откровенной, наглой усмѣшки, которую онъ уже не намѣренъ былъ скрывать. Наоборотъ, ему хотѣлось поговорить и потѣшить себя и товарищей.

— Кто его убилъ — неизвѣсно, можетъ, пьяный самт. упалъ какъ и размозжилъ себѣ голов.у объ камни, а мы вотъ въ отвѣтѣ. Насъ по судамъ, да по острогамъ таскаютъ, казенныхъ вшей да клоповъ своимъ тѣломъ да кровыо питаемъ... • • . '■

Парни расхохотались гораздо. откровеннѣе преж-няго.

— Лешка, чортъ, уморилъ, будетъ! — вполголоса уговаривалъ Горшковъ и ткнулъ пріятеля кулакомъ въ бокъ, но тотъ уже вошелъ во вкусъ и не хотѣлъ такъ скоро покончить.

— Э-э, нехристи вы... хреста на шеѣ нѣту-ти. Уби-ли человѣка и надъ гробомъ его надсмѣхаетесь, безот-цовщина несчасная... — укоризненно покачивая го-ловой, сказала Акулина.

— Мамынька, не связывайся съ ими, брось. Пу-щай... собака лаетъ, вѣтеръ носитъ, — сказала Кате-рина.

— Оскобно1), доченька. Нельзя все спущать та-кимъ... такимъ непутевымъ... такимъ негодяямъ,—уже внѣ себя отъ гнѣва и безсидія, заливаясь елезами, вы-говаривала Акулина.— И Господь милосердный тер-питъ это и не накажетъ этихъ злодѣевъ... какъ только земля носитъ, не провалится подъ ими, подъ та-ісими негодными. Вѣдь они хуже псовъ. Никакая собака не сбрешетъ того, что они тутъ... надъ тѣломъ... Надъ тѣломъ... надъ покойникомъ...

8е 131

У Акулины перехватило духъ; она истерично за-рыдала и, ухватившись рукой за край телѣги, съ уси-ліемъ передвигала ноги.

У Лобова разгорѣлись и заискрились и безъ того блестящіе озорные глаза. Въ этотъ моментъ онъ во-истину походилъ на блажного.

— Ну, ну, ты не очень-то ругайся, старая сука, а то и тебя недолго придушить... — Но тутъ онъ зап-нулся. — Ишь Бога вспомнила, еволочь! Я тебѣ Богъ, а ежели мало, такъ и Богородица въ придачу. НІто-о?!

При этомъ онъ съ захлебываніемъ выплюнулъ мер-зѣйшее ругательство, за нимъ другое, третье и четвер-тое... одно возмутительнѣе и гаже другого.

— Вотъ какъ... што? спужались?

Акулина всплеснула руками. Маленькая Маша се-меиила бокомъ, дико оглядываясь на парней и крѣпко уцѣпившись за полу короткой пальтушки Катерины. Въ ея худенькомъ, поблѣднѣвшемъ личикѣ и особенно въ одичавшихъ отъ испуга глазахъ выражался смер-тельный ужасъ.

— Нѣту никакого Бога. Вотъ какъ... Я вамъ Богъ, молитесь и прикладывайтесь къ моему... одинъ чортъ будетъ! — съ тѣмъ же азартомъ, точно мстилъ своему кровному обидчику, выкрикивалъ Лобовъ и вырази-тельнымъ жестомъ руки указывалъ бабамъ на одно непристойное мѣсто своего тѣла.

Онъ, видимо, пьянѣлъ отъ своего богохульства и сквернословія и, какъ человѣкъ, покатившійся съ го-ры, чѣмъ ниже спускается по наклону, тѣмъ катится быстрѣе и быстрѣе, и еслибы даже захотѣлъ остано-витьея, сдѣлать этого уже не въ силахъ, пока ни до-катится до самаго дна, такъ и Лобовъ, разъ начавъ, уже неудержимо выплевывалъ мерзость за мерзостью...

— Вотъ гдѣ у меня Богъ запрятанъ. Приклады-вайтесь, прикладывайтесь, покудова не тѣсно... Не пре-пятствую... Чего же глядите, сволдчи, шлюхи?

II онъ, забѣжавъ впередъ и обернувшись къ ба-бамъ, вплотную напиралъ на нихъ, разстегийая штаны.

— Вотъ какъ я... ну?

Акулина ахнула и попятилась. Маша вдругъ ото-рвалась отъ пальтушки Катерины и, раскричавшись, вся дрожа, съ искривленнымъ, сплошь смочѳннымъ слезами лицомъ, съ безпомощно растопыренными ру-ченками закружилась, какъ волчекъ, не зная, куда ей дѣваться.

Катерина схватила ополоумѣвшую дѣвочку лѣвой рукой и привлекла къ себѣ. Лицо ея поблѣднѣло; глаза горѣли; поздри вздрагивали. Казалось, она толь-ко-что проснулась.

— Поди прочь, басурманъ, арестанецъ! — крикнула она на напиравшаго Лобова.

Толстая, крѣпкая палка, бывшая въ правой рукѣ Катерины, неожиданно просвистала надъ самой голо-вой озорника. Лобовъ едва успѣлъ отклонить голову и повернуться задомъ къ Катеринѣ.

Увѣсистый ударъ пришелся оскользыо по спинѣ иарня. Тотъ охнулъ, упалъ на одно колѣно и, испу-ганно оглянувшись, бросился бѣжать, поспѣшно под-тягивая спускавшіеся съ голыхъ ногъ, путавшіе его штаны.

Отбѣжавъ шаговъ съ десятокъ, Лобовъ обернулся, почесывая рукой спину.

— Ахъ ты, проклятая шкура, чуть не убила! — растерянно и изумленно проговорилъ онъ, но, ми-гомъ оправившись, бросился къ бабѣ съ кулаками.

— Да я тебя сычасъ всю тутъ изволочу, стерву...

Катерина шла попрежнему медпенно и спокойно.

— Подойди, попробуй... не гляди, што я баба, из-ломаю... голову- размозжу... Тутъ и ляжешь, рвань иесчастная... Вы вѣдь только на пьяныхъ прытки... а я не пьяная... арестанецъ, басурманъ!

Лобовъ, растирая спину, замялся, косясь на опас-ную палку въ рукахъ бабы и, какъ ни былъ золъ, отдѣлывался только ругательствами, не рѣгааясь уже подходить къ Катеринѣ близко.

Притихшіе товарищи Лобова удивленно покоси-лись на Катерину и, ухмыляясь въ руку, стараясь подъ усмѣшками скрыть замѣшательетво, быстро обо-шли телѣгу и скоро оказались впереди.

Тамъ они захохотали, заухали, стали скакать другъ на друга. Горшковъ заигралъ на гармоникѣ пля-совую. Длинновязый Ларіоновъ и короткій, неуклю-жій Сашка пустились въ плясъ. Несмотря на развяз-ность и усердіе танцоровъ, трепакъ выходилъ у нихъ нескладно. Дѣло пошло гораздо успѣшнѣе, когда Ло-бовъ, держа надъ головой фуражку, ловко въ тактъ гармЪшки со вскриками засеменилъ ногами, припа-далъ то на одно, то на другое колѣно, звонко шле-палъ ладонями то по одной, то по Другой подошвѣ са-погъ. шелъ легко, красиво кругомъ, выписывая ногами буравля, а потомъ высоко съ уханьемъ подпрыгивалъ и какъ птица на излетѣ, нехотя, лѣниво опускаетъ раскинутыя крылья, такъ Лешка нехотя приподнималъ руки и, казалось, какъ комъ, вотъ-вотъ упадетъ на землю и расшибется, но оігь .падалъ на согнутыя, упру-гія ноги и шелъ присядкой, а потомъ вскакивалъ, вы-прямлялъ свои стройные члены и отхватывалъ новыя колѣнца, всегда неожиданныя и всегда красивыя...

А Горшковъ приставлялъ то къ одному, то къ другому уху гармошку, то разомъ опускалъ ее ниже колѣнъ, казалось, хотѣлъ бросить ее наземлю и самъ присѣдалъ, то взбрасывалъ ее выше головы, то растя-гивалъ такъ, что, казалось, она вотъ-вотъ разорвется, но гармошка не разрывалась, а продолжала въ его лов-кихъ рукахъ рыпѣть, ревѣть и пиликать и изъ суммы этихъ нелѣпыхъ звуковъ выходилъ бойкій и ладный трепакъ.

— Ухъ, ыхъ, ы-ыхо-хо! Широмъ, пыромъ, локоты-ромъ, чернымъ погтемъ-ноготкомъ ... Тетка Акулина, Катерина, вдова горем■цчдая,ьеIДГ кка.-.дашеіг

Ваиькѣ почетъ отъ насъ, какъ мы его на тотъ свѣтъ провождаемъ! — крнчалъ запыхавшійся Лобовъ и вновь пускался въ плясъ ... _

Бабы шли, понуривъ головы, точно ничего не ви-дѣли и не слышали. Безмолвно попрежнему шагалъ ря-домъ съ телѣгой съ вожжами въ рукахъ Аѳонька; Ма-ша не отрывалась отъ юбки Катерины, но смуглое ли-чико ея съ болыними карими глазами ухмылялось, и она, чувствуя. въ Катеринѣ надежную защиту, уже смѣло глядѣла вслѣдъ озОрникамъ.'

Окончивъ трепакъ, парни оставили бабъ въ покоѣ и, прибавивъ шагу, подъ акомпаниментъ гармошки за-горланили частушку:

„Подъ окошкомъ я пройдусь,

Въ тальяночку прогрохаю;

Моя милашка крѣпко спитъ, .

А я ее всполохаю“.

Проревѣвъ разъ по-звѣриному, какъ полагается при окончаніи каждой частушки, парни запѣли пѣсню:

„Какъ у нашего сосѣда

Весела была бесѣда,

Развесё-елая, развесё-елая".

Тутъ на пути парней дорога проходила по глубо-кому оврагу. Пѣвцы точно нырнули въ него. Ихъ самихъ не было видно, только глухо слышались ихъ голоса, но словъ нельзя было разобрать. Минуты двѣ-три спустя они снова* показались на противоположной сторонѣ оврага. Отсюда дорога до самой вершины Хля-бинской горы все повышалась и до слуха бабъ, словно вырвавшись изъ заточенья на волю, ясно доносились звуки гармошки и слова:

Долько смотримъ на Егора:

Морда въ родѣ косогора

Покриви-илася, п^1^^^^ье|гПВШГ2ГШ ГЫ

133

Какъ у дяди у Кондрата Харя вся вѣдь оболрата,

Облупи-илася, облупи-нлася.

Какъ у рябаго Ивана Почитай, губы нѣтъ спьяна,

Потеря-алася, потеря-алася..."

• XXIV.

Гробъ сътѣломъ Ивана поставили настолъ въ про-сторной лѣтней избѣ, главныыъ и единствѳннымъ укра-шеніемъ которой служили болыніѳ образа въ выкра-шенныхъ подъ орѣхъ кіотахъ. Счетомъ ихъ было не менѣе семи и отъ самаго потолка ими занятъ былъ весь святой уголъ. Ликовъ угодниковъ почти нѳльзя было разсмотрѣть, такъ блестѣли изъ-за зеленоватыхъ, съ неровной поверхностью стеколъ новыя металлическія ризы, испещренныя красными, бѣлыми и зелеными бу-мажными цвѣтами и букетиками.