G.O.G.R. - Анна Белкина

— Работайте дальше, — снисходительно кивнул Генрих Артерран, хотя Гопников ни словом не заикнулся о приезде Альфреда Мэлмэна. — Встретьте этого субъекта в аэропорту, привезите сюда, объясните его задачу. Валяйте, вам всё можно. Только осторожно, — предупредил он и завершил аудиенцию так, как завершал всегда:

— Вопросы есть?

Гопников уже давно усвоил, что задавать Генриху Артеррану вопросы — неблагодарное и абсолютно бесполезное дело. Он счёл самым безопасным для себя просто промолчать, позволить Генриху Артеррану выплюнуть своё любимое:

— Вопросов нет, — и раствориться в густой тёмной тени, которая царила тут, в катакомбах, в каждом коридоре и в каждом углу.

Да, Генрих Артерран, безусловно, попробовал одно из своих зелий — скорее всего, образец номер триста семь. Именно об этом образце он предпочитал молчать, и Гопников узнал о нём случайно от Эммы. Теперь Генрих Артерран щеголяет устрашающей возможностью каким-то образом мгновенно изменять молекулы собственного тела и в прямом смысле «превращаться в ТЕНЬ». Да, на языке Генриха Артеррана «работать дальше» означало для Гопникова — безбожно обманывать того, кто пообещал ему возвращение домой. Вот Гопников и обманывал Росси, невольно выгораживая Артеррана в обмен на собственную жизнь. Обманывал до тех пор, пока не осознал до конца СОБСТВЕННЫЕ возможности…

Глава 105. Охота на ведьм

Гипнотизёр Ежонков бился и мучился, расколдовывая несчастного Кораблинского. Да, с Кораблинским произошёл тяжёлый случай: майор никак не мог отделаться от этой своей «скрипелки», которой и в природе-то не существует, и каждый раз непробиваемо дичал, когда сам себе говорил это непонятное словечко. Если Ярослав Семёнов полностью «выздоровел» и уже отправился домой к жене и детям, Синицын разделался с дикостью Гохи и вспомнил почти всю свою биографию, то майор Кораблинский пострадал куда больше их и до сих пор впадал в состояние Грибка, а то и просто в звериное варварство.

Недобежкин давно уже хотел отдать его на попечение его семейству, но всё тешил себя надеждой на то, что Кораблинский скажет что-нибудь про того, кто его «попортил». Вот и заставлял милицейский начальник гипнотизёра Ежонкова возиться с этим, казалось, безнадёжным «пациентом».

Ежонков даже вспотел — так он старался вернуть Кораблинскому облик человека и воскресить в нём потерянную память. Кораблинский то блеял, то бодался, то впадал в безразличную апатию и просто сидел на полу и молчал. Больше всего — до самых зелёных чёртиков и красных веников — Ежонков боялся того, что Кораблинский при нём расстанется с жизнью, как несчастный Филлипс. Кстати от чего он умер, Филлипс этот, вскрытие так и не установило. У Филлипса не нашли ни одной болезни, ни одной смертельной травмы — ничего, что могло бы стать причиной смерти. А Ежонков был уверен, что это работа того, кто навёл на него «звериную порчу»: этот неизвестный кто-то просто дал Филлипсу такую установку — умереть — и Филлипс умер…

— Бе-е-е-е! — ревел Кораблинский, лёжа на боку на нарах, потому что Ежонков, желая обезопасить себя от виртуальных рогов, отключил «забацанному» майору двигательную активность.

— Чёрт! — в который раз буркнул Ежонков и промокнул пот со лба обширным клетчатым платком. — Блин, сколько ты ещё будешь пробыковывать?? Проснись! — не выдержал он и освободил майора от транса.

Кораблинский икнул и сразу же превратился в полудикого Грибка — сел на пол и начал гундосить свою любимую околесицу про некую Куздрю. Да, про эту Куздрю он много знает и охотно рассказывает, как она «утюжит» ему «печёнку» и «отбивает грызло», а вот про таинственного «чародея» не желает выдавить ни буковки…

У Ежонкова сегодня на повестке дня висел ещё один «пациент» — Смирнянский. Смирнянский не очень-то и хотел, чтобы Ежонков его гипнотизировал, но поделать ничего не мог: Недобежкин пригрозил ему, что иначе выдаст все его «подвиги» с секретными архивами СБУ. Кстати, Недобежкин ни разу не зашёл в камеру к Грибку, пока Ежонков пытался его спасти…

— Ежонков, хватит валять дурака! — заявил милицейский начальник, как только гипнотизёр открыл дверь и заполз в его кабинет.

Кроме Недобежкина, в кабинете находился «стандартный набор» «суперагентов районного масштаба», которых Ежонков окрестил «Командой С»: Серёгин, Сидоров, Синицын и Смирнянский. Да, а как же без него, без Смирнянского? Стол Недобежкина был завален бумагами — они лежали как всегда, неопрятной кипой, а перед самим Недобежкиным выстроился аккуратный ряд некачественных компьютерных портретов. «Команда С» снова сличала фотороботы. Бандит Тень, Мильтон Серёгина, «милиционер Геннадий» в исполнении пьяницы Поливаева — снова сравнивают эти гипотетические личности и пытаются как-то связать их воедино…

— Что мы имеем, — бубнил Смирнянский, делая вид, что ничего особенного с ним не произошло. — Этот тип, так, или иначе, в городе. А наши с вами чудики похожи, как тапки. Я предлагаю вот что: выловить его на живца.

Услыхав сие рацпредложение, все оживились, включая даже унылого от безысходных поражений Недобежкина.

— На живца? — переспросил начальник, подперев кулаком щеку и пронзая Смирнянского недоверчивым взором. — Это как?

— Он уже приходил к нам в изолятор, — начал Смирнянский, изображая из себя опытного охотника. — Выкрал Зайцева, освободил Интермеццо, убил этого несчастного Филлипса, наконец… Кто у нас остался, спрашивается? — «охотник» обвёл всех — и топчущегося у двери Ежонкова тоже — взглядом экзаменатора. — Грибок один остался. На него и будем ловить.

— Не Грибок, а майор Кораблинский, — угрюмо буркнул Недобежкин, уставившись в лежащие перед ним фотороботы рыбьими глазами. — Надо бы фантомов этих Интерполу, что ли, передать… Ты, Смирнянский, кажется, что-то там про американцев и немцев заливал?

— Не заливал! — обиделся Смирнянский. — А…

— Не заливал! — вмешался Ежонков. — Так и есть: тут фашистские агенты поработали. Только они могли наводить такую сильную «порчу».

Сейчас бы Смирнянскому впору было сказать про «девятнадцатого барона», о котором он узнал из дневника неизвестного и, наверное, не выжившего узника… Но его мозг напрочь стёр всё, что касалось человека по имени Генрих Фердинанд фон Артерран Девятнадцатый, и поэтому Смирнянский о нём и не заикнулся, а начал говорить про ГОГР, и был перебит Недобежкиным.

— Как бы тут международным скандалом не запахло, — буркнул милицейский начальник. — Как бы я ни старался не выносить ничего из избы, но видно придётся. Слишком уж далеко мы залезли…

— Игорёк, — снова влез Ежонков, неоднозначно смерив Смирнянского взглядом оперирующего хирурга. — Твоя очередь.

Гипнотизёр Ежонков уже успел смириться с необходимостью «диализировать» сознание Смирнянского и настроился на новый сеанс — скорее всего, тоже бесполезный.

— Нет, — отрезал Недобежкин. — Хватит тут разводить это чернокнижие. Без толку всё это колдовство. Ты, Ежонков, ворожи — не ворожи, а оно и видно, что не знаешь ты «петушиного слова». Придётся нам таки, ловить его на живца — иного выхода нет. По крайней мере, я не вижу.

— Ну я же сказал! — торжествовал победу Смирнянский.

— Его даже камеры слежения не фиксируют, — проворчал Пётр Иванович, вспомнив, как виртуозно похитили из изолятора Зайцева. — Даже если он придёт — как мы его поймаем-то, когда и не увидим даже?

Сидоров сидел молча и украдкой поглядывал на разложенные перед начальником фотороботы. Сержант невольно возвращался туда, в «подземелье Тени» и в катакомбы покинутой базы «Наташенька», туда, где водился тот, кто смотрит Горящими Глазами. Недобежкин говорил, что убит Гопников, рассказывал, что взорван гранатой некто Артерран… Ладно, пускай они убиты, но Сидоров точно знает, что обладатель Горящих Глаз жив и охотится за…

— Придётся нам дежурить в изоляторе около Грибка! — заявил Смирнянский и даже встал со стула, разогнав тот липкий страх, что выбрался из темноты и собрался опутать Сидорова своими щупальцами. — Будем до тех пор дежурить, пока не поймаем!

— Ну, тогда я буду живцом, — вдруг вставил Синицын и тоже поднялся со стула. — Кораблинский совсем плохой. Он не представляет опасности. А вот я помню практически всё про них. Они захотят убрать меня, а не Кораблинского.

Синицын, несмотря на свою худобу, гордым колоссом возвышался над столом, над Сидоровым, над Ежонковым, даже над задумчивым Недобежкиным. И Пётр Иванович узнал того Синицына, с которым учился в институте — храброго и самоотверженного, как Озёрный Ланселот.

— Да? — буркнул Смирнянский, искоса взглянув на Синицына, и задумался, засунув палец в собственный нос. — Значит, будем дежурить около тебя! — выпалил он, снедаемый жаждой действия. — Значит, план такой: Синицын будет живцом, а я — руководителем экспедиции… тьфу, то есть, операции!