G.O.G.R. - Анна Белкина

— Я… — выдавил Гопников слабеющим голосом и сделал попытку встать с нар, но не смог из-за старческой слабости.

— Вопросов нет! — заключил Генрих Артерран и удалился в щёлку под дверью.

И практически сразу после того, как исчез Генрих Артерран, дверь камеры с железным лязгом отворилась, и из-за неё медведем ввалился Недобежкин, отпихнув «привратника» Белкина. Недобежкин ворвался в камеру и тут же застрял на месте. Гопников неподвижно лежал на нарах, сложив костлявые руки на тощей груди, и не подавал признаков жизни. Недобежкин даже испугался немного, снова увидев этого Гопникова. Как же он, этот Гопников, может быть здесь, когда он был застрелен в катакомбах «Наташеньки» и завален тоннами земли при обвале???

— Это — он! — высунулся из-за спины Недобежкина Ежонков. — Да, он меня похитил, и он — фашистский агент!

— Плохо его охраняют, — заметил Недобежкин. — Сбежит ещё…

Смирнянский и Синицын остались за дверью изолятора: они насмотрелись на Гопникова ещё вчера, когда ловили его, везли в подвал, а потом — доставляли сюда, в изолятор. В камеру мимо широкой спины Недобежкина протиснулись только «потерпевший» Ежонков да любознательный Сидоров. А Пётр Иванович почему-то задержался около камеры Грибка-Кораблинского, прислонился ухом к двери и стоит — прислушивается, что там, за дверью, происходит. Что-то заинтересовало Серёгина — наверное, непривычная тишина, которая водворилась там с недавних пор. Обычно Кораблинский издавал звериные звуки, которые обычно услышишь из клетки в зоопарке, однако сейчас он затих, и даже не храпел. Пётр Иванович приоткрыл окошко на толстой двери его камеры и заглянул внутрь. Грибок не спал, а в полной тишине и с ошарашенным видом расхаживал по камере из угла в угол и ощупывал стенки. Он заметил, что Серёгин заглядывает к нему и медленно пошёл к двери.

— Серёгин? — удивлённо вопросил он. — А, что, собственно, случилось?

«Прокамлался??» — Пётр Иванович едва не выкрикнул это слово вслух в лицо «ожившему» Кораблинскому. Он побежал звать Белкина, чтобы тот открыл его камеру. Белкин занимался тем, что заглядывал через пухленькое плечико Ежонкова в камеру Гопникова. Они все там собрались, в тесном пространстве и на что-то там глазели в гробовой тишине. Пётр Иванович тоже заглянул — через плечо Смирнянского — и наконец-то понял, на что они все так зачарованно глазеют. Серёгин увидел Гопникова. Тот не изменил своей позы с тех пор, как они привезли его в изолятор и положили на нары. Но если ещё утром на вид ему было лет тридцать — от силы тридцать пять, то сейчас Гопников прямо на глазах превращался в древнего морщинистого старика. Пётр Иванович с ужасом наблюдал за тем, как на его пожелтевшем лице одна за другой появляются глубокие морщины.

— Э-эй, чо это с ним? — прошептал Недобежкин, засунув в свой рот, чуть ли, не целый кулак.

— Ик! — икнул Сидоров и медленно осел прямо на пол.

— Эээ, — протянул Ежонков, не зная, что сказать.

— Чи, помер… — буркнул Смирнянский.

— Чёрт его знает, — пожал плечами Синицын. — Жуть лесная…

А Белкин — тот, вообще, крестился, а потом — испустил невменяемый, искорёженный животным ужасом вопль и убежал куда-то по коридору.

— Белкин, Белкин, стой! — это спохватился милицейский начальник и побежал вслед за Белкиным, желая остановить его и вернуть назад. — Подожди! В эту камеру кто-нибудь заходил??

— Батюшки, батюшки… — бормотал Ежонков.

— Ну, что ты: «Батюшки, батюшки»? — ехидно передразнил Смирнянский и пихнул Ежонкова в бок локтем. — Ты у нас спец. Давай, работай!

— Да что я могу сделать, чёрт! — взвизгнул Ежонков и тоже убежал. Только этот побежал в буфет — снова напихается пирожными и будет дремать, словно сытый крокодил.

В камере Гопникова остались только хладнокровный Смирнянский, флегматичный Синицын и пойманный ступором Сидоров, который сидел на полу. Пётр Иванович переступил невысокий порожек, прошёл вглубь камеры и приблизился к нарам Гопникова. Гопникова было не узнать: лежащее на нарах тело ничем не отличалось от мумии монаха, на которую Пётр Иванович и Сидоров натолкнулись в подвале дома Гарика Белова.

— Эй, Серёгин, кто-нибудь мне объяснит, что происходит?! — это подал голос майор Кораблинский, нарушив жуткую, могильную, смертельную тишину, что повисла тут, в неподвижном влажноватом воздухе.

Да, без Белкина ему трудно помочь: будет торчать взаперти до тех пор, пока «страж ворот» не придёт в себя и не отдаст ключ.

— Прокамлался Кораблинский? — мигом оживился Смирнянский — скорее для того, чтобы сбросить с себя липкие лапы ужаса пред той странной и страшной смертью, что постигла Гопникова.

— Ага, — кивнул Серёгин. — Просится, чтобы мы его выпустили, а Белкин ключ унёс…

— Да ну его, Белкина! — плюнул Смирнянский и достал из кармана здоровенную «лошадиную» скрепку. — Сами с усами!

Это Смирнянский просто нашёл повод для того, чтобы покинуть камеру Гопникова, которая с недавних пор сделалась «комнатой страха».

Ежонков посеменил за Смирнянским, а Пётр Иванович помог Сидорову встать и вывел его под руку. Сидоров весь дрожал, словно бы сильно замёрз, и руки у него были ледяные.

— Пётр Иванович, — простонал Сидоров, ведомый по коридору за локоток. — Вы знаете…

Сидоров вспомнил своё пребывание в подземном плену в катакомбах «Наташеньки». Он сидел там в тесноватой комнатушке, и до сих пор думал, что его ни разу не выводили от туда. А вот сейчас, увидев пугающую смерть Гопникова, наверное, от пережитого стресса, начал припоминать, что нет, его выводили…

Длинный, плохо освещённый коридор, который убегает куда-то в темноту. Его стены покрыты старым, испачканным чем-то кафелем, а некоторые плитки и вовсе — отлетели и валяются разбитые на влажном полу. Вдоль стен коридора, под самым серым потолком, тянутся толстые и тонкие трубы, кое-где покрытые рыжей ржавчиной… Чем-то всё это похоже на подземные коридоры метро, только старого, давно заброшенного метро… Откуда исходит неверный дрожащий свет, что рассеивает мрачную мглу коридора, Сидоров не видит. Возможно, где-то привешена лампочка…

Высокий человек, одетый в белый халат… В такой халат, который бывает у врачей… Да, он был именно так одет — в халат — а на глазах его торчали тёмные очки. Сидоров ещё удивился тогда, зачем ему эти очки, ведь тут, в коридоре и так темно… Пальцы незнакомца — длинные, цепкие, больно впивались в руку Сидорова, он тащил его, словно буксир тащит безвольную баржу, потом — втолкнул в некую комнату, которая была освещена так ярко, что Сидоров невольно зажмурил глаза… Зажмурил, а что было потом — он не помнит, не знает… Открыл глаза уже в своём узилище. Нет, не даром этот странный человек водил его в ту освещённую комнату… Возможно, что и Сидорову тоже достался какой-нибудь ихний «образец»…

— А что если и я так же — кирдык? — пискнул Сидоров, примеряя на себя участь Гопникова.

— Не кирдык! — отрезал Серёгин. — Синицын не кирдык? Не кирдык. Карпец — не кирдык? Тоже не кирдык. Даже Кораблинский — и тот не кирдык. Так что, Санёк, не дрейфь, прорвёмся. Пошли Кораблинского выпускать.

Смирнянский ковырял совей «лошадиной» скрепкой замок в камере Кораблинского, наверное, уже минут двадцать. Он уже вспотел, начинал чертыхаться, вертел, загибал, разгибал бедную скрепку и так и эдак. Даже отломал от неё кусок… Но хитрый замок, призванный держать взаперти бандитов, не желал поддаваться взлому. Дверь оставалась задраенной, а Кораблинский выглядывал в окошко и недовольно бухтел:

— Ну и беспредел… В РОВД ключ от изолятора найти не могут… Да если бы в Ворошиловском такое было — повыгоняли бы всех к чертям!

— Чёрт! — буркнул Смирнянский, отломав от скрепки ещё один кусок. — Заело… Чёрт!

— Дай! — это вмешался Синицын и забрал у Смирнянского скрепку. — Я попробую.

— Ну, давай, Гудини! — проворчал Смирнянский и отошёл в сторонку. — А я посмеюсь.

Не прошло и пяти минут, как ловкий Синицын «уговорил» строптивый замок, и майор Кораблинский был выпущен на волю.

Смирнянский стоял в уголке, опершись плечом о стенку и, как бы, невзначай, проронил:

— СКРИПЕЛКА! — он, таким образом, решил проверить, какова будет реакция Кораблинского на сие «петушиное» слово.

— Чего? — переспросил Кораблинский и вопросительно уставился на Смирнянского чистыми глазками проснувшегося ребёнка.

— Ты глянь-ка, не работает! — сам себе сказал Смирнянский, а потом — снова напёр на Кораблинского, как какой-то робокоп:

— Какой сейчас год?

— Восьмой! — по инерции ответил Кораблинский, а потом — сам напёр на Смирнянского:

— А вы кто такой?

— Пасхальный кролик! — выплюнул Смирнянский. — Из СБУ, между прочим. Расследуем ВАШЕ исчезновение, гражданин Кораблинский.