G.O.G.R. - Анна Белкина

— Так, стоп! — обрубил план Смирнянского Недобежкин. — Ты, Игорёша, по-моему, уже наруководил, что Носиков захлопнул тебя в обезьянник?

— Носиков твой… — пробурчал Смирнянский, почесав затылок. — Всю малину перегадил… Ну да, ладно! Я не сержусь! — просиял он. — Начинаем!

— Ничего ты начинать не будешь! — запретил Недобежкин. — Не хватало ещё, чтобы ты влип в заварушку со спецслужбами! Тогда и меня вместе с тобой упрячут! Чёрт, я же начальник милиции…

Пока они решали, кому какая роль достанется в этой дьявольской «охоте на ведьм», психиатр Ежонков отстроился от их горячей полемики и погрузился в глубокое раздумье. Недобежкин сказал, что он не знает «петушиного слова»… Петушиное слово, петушиное слово, петушиное слово… Что такое это «петушиное» слово? Почему «петушиное»? Стоп! А кажется, этот быковатый дуболом Недобежкин всё же, прав… Нет… Да… Если бы он был абсолютно быковатым дуболомом — он не продвинулся бы до начальника милиции… Хотя из СБУ его попёрли… Но не глупость, а за длинный нос. Очень возможно, что «петушиное слово» — это секретный пароль, с помощью которого «верхнелягушинский чёрт», или фашистский агент, или кто он там такой — заблокировал сознание тех, кого попортил «звериной порчей»! Ежонков не знает его, этот пароль, и поэтому не может снять выборочный гипноз! И слово никакое не петушиное, а вполне человечье! Тут и магии не надо, чтобы понять! Никакое это не чернокнижие, а вполне научный способ воздействия на психику человека! Чёрт, и почему это Ежонков сам не додумался до этого раньше? Теперь далёкий от гипноза и психиатрии Недобежкин спишет эту небольшую победу на себя… Ну да ладно — в условиях войны все средства хороши и не следует подводить всё дело из-за одной несчастной медали — пусть даже и золотой…

— Я знаю! — взвизгнул Ежонков и подпрыгнул так, что задрожал пол.

От его щенячьего визга вздрогнули все, даже «агент 007» Смирнянский и по-начальственному выдержанный Недобежкин.

— Чего? — грохотнул милицейский начальник, повернув в сторону Ежонкова недовольное усатое лицо.

— Петушиное слово! — воскликнул Ежонков. — Я знаю, что такое петушиное слово!

— Ты что, Ежонков, какие петухи? — сморщился Смирнянский, досадуя на то, что Ежонков своими криками невпопад прервал его раздумья над «гениальным планом». — Мы тут обсуждаем дела, а он каких-то петухов пихает!

— Заткнись! — обиделся Ежонков. — Ты, Игорь, амбал, а я — психиатр! Я открыл способ снятия выборочного гипноза! А вот твоя ловля на живца просто чушь собачья!

— Да? — надвинулся на Ежонкова Смирнянский и даже стиснул костлявые кулаки.

— Стоп! — разнял их Недобежкин. — Давай, Ежонков, выкладывай, что ты там открыл?

— Кузи-кузи! — ехидненько протянул в адрес Смирнянского Ежонков, состроил ему «козу» и по-королевски чинно опустился в кресло Недобежкина.

— Рррр! — озлобленно рыкнул Смирнянский и отвернулся к стенке.

А вот Пётр Иванович сам не заметил, как проникся безотчётной радостью и выпустил на лицо достаточно дурацкую улыбку: если Ежонков не ошибается и не врёт, то сможет и его освободить от «мегекости»!

— Так вот, — начал Ежонков, подбоченившись, словно уже всех победил. — Этот фашистский агент, который загипнотизировал тут всех, предположительно, это Зайцев, заблокировал сознание своих жертв паролем. Петушиным словом, как ты, Васёк, сказал. Я понял принцип его действия и теперь легко и просто освобожу всех от «звериной порчи». Я — гений! — вырвалась из Ежонкова похвала самому себе.

— Ну, да, гений… — оскалился Недобежкин и согнал Ежонкова со своего кресла. — Тогда, гений, вот твой первый пациент: расколдуй Серёгина! Авось, получится?

— Грубо так! — это Ежонков обиделся на то, что Недобежкин согнал его с кресла. — А Серёгина — раз плюнуть! Не такой он и крутой — этот Зайцев!

Пётр Иванович по инерции собрался вставить словцо про монстра-тень, но его «словцо» непроизвольно получилось козьим.

— Давай! — Недобежкин предоставил Серёгина в распоряжение Ежонкова. — Мели, Емеля, твоя неделя!

— Сам ты Емеля! — огрызнулся Ежонков и подобрался поближе к Серёгину. — Емельян!

Пётр Иванович ощутил на своей спине мурашки: при всей своей милицейской храбрости он подспудно, неявно побаивался всех этих «сверхъестественных» фокусов с мозгами.

— Эй, Ежонков! — Смирнянский заставил себя позабыть обиду и обратить внимание Ежонкова на свою персону. — Если с Серёгиным выгорит — попробуй меня вылечить, а?

— Кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево, — саркастически усмехнулся Ежонков. — Ты ведь слесарь, Игорёша, а я — профессор психиатрии!

— З-задуш-шу… — сквозь зубы прошипел Смирнянский.

Но Ежонков его уже не слушал, а вплотную работал над мозгами Серёгина. Пётр Иванович был погружён в гипнотический сон. Он сидел неподвижно и потихоньку сползал со стула, а гипнотизёр Ежонков, совершая короткими ручками пассы над его головой, что-то нечленораздельно бормотал ему на ухо. Сам Серёгин видел себя так, словно бы сидел не на стуле в кабинете начальника, а прямо на воздухе в некой незнакомой комнате, где все стены, пол и потолок были сделаны из чего-то невозможно белого.

— Вспомни, вспомни, вспомни! — твердил над ухом чей-то электронный голос. — Слово! — прогрохотал он так, что едва не оглушил Серёгина.

Пётр Иванович кулём свалился с воздуха на белый пол и тут же вскочил, словно бы проснулся. Видение белой комнаты не исчезло. Вертя головой, Серёгин видел её простор и начинал различать квадратики кафельных плиток, что покрывали её широкие и высокие стены. Пётр Иванович свободно двигал руками и ногами, мог подойти к любой из стенок, даже потрогал одну пальцем и ощутил холодок — такой, который человек ощущает, трогая обычный кафель.

— Слово! — требовал от Серёгина электронный голос. — Вспомни слово!

А Пётр Иванович вообще, никаких слов не помнил. Он словно бы разучился говорить, и, даже если бы тут появился какой-либо человек и спросил бы у него, как его зовут — он и то не смог бы ответить. Серёгин просто передвигался от стены к стене и глупо разглядывал кафель, замечая на нём трещинки и грязь. Не такой он уж и безупречно-белый, этот кафель, а скорее, грязновато-серый, словно бы уже не новый… По-хорошему, в комнатах бывают двери и окна, однако тут ничего подобного не было — каждая из стен возвышалась сплошной массой. И от этих стен эхом разносился приказ:

— Вспомни, вспомни слово!

Какое слово? Какое тут могло быть слово? В памяти Серёгина вдруг возникло твёрдое убеждение в том, что слово должно быть «петушиным».

— Ко-ко?.. — пролепетал Серёгин неуверенно и даже вопросительно.

— Ну, вот, теперь он у тебя кукарекает! — вмешался в звон тишины другой электронный голос. — Ты, я вижу, настоящий ас!

— Чш! — шикнул первый голос. — А то внушу тебе, что ты — бык! Проснись! — приказал он Серёгину, и Пётр Иванович, моргнув, выскочил из белого пустого пространства и упал на пол начальничьего кабинета.

— Ну что, будем действовать по моему плану? — осведомился Смирнянский, потирая руки. — Смирись, Ежонков, ты продул.

— Ничего не продул! — возразил Ежонков. — Я дал Серёгину установку, и он вспомнит пароль сам по прошествии времени!

— Ну и сколько лет пройдёт? — съязвил Смирнянский. — Семьсот сорок три?

— Не смешно! — буркнул Ежонков и отполз на свободный стул.

Грибок никуда не делся из своей камеры. Ему принесли поесть, и он сидел на полу и шумно хлебал «быструю» вермишель, урча при этом, словно бездомный кот, получивший миску молока. Он хлебал прямо из пластмассовой миски, а предложенная ему ложка одиноко валялась в сторонке. Возможно, он ещё расколдуется, как Ярослав Семёнов, или Синицын, но пока майор Эдуард Кораблинский представлял из себя жалкое зрелище. Да, вряд ли кто-либо будет пытаться похитить его, или убрать — «выборочного гипноза» ему с лихвой хватило. Прав Синицын — если кто и может быть живцом, так это он сам…

Сейчас Синицын жил в «загородной резиденции» Ежонкова. То бишь, в той лачужке в Макеевке, которую Ежонков называл «явкой». Ежонков сейчас сам жил там же, потому что жена таки вышибла его из дому за то, что он изуродовал «Ниссан Патруль 4Х» и превратил его в «шмяк». Это так жена сказала, что Ежонков превратил новую машину в «шмяк». Ежонков ушёл из дома тихо, не провоцируя жену на громкий скандал, и теперь надеялся, что жена простит его и позвонит сама. Да, действительно, из-за чего тут ссориться? Ну, парочка царапин на капоте машины…

Ежонков и Синицын делили на двоих крохотную комнатку и кухню. Ежонков даже принёс немного подержанной мебели, чтобы дикарское убежище стало больше пригодно для жизни человека. Сейчас в лачужке Ежонкова поселился ещё и Смирнянский — как руководитель операции по ловле на живца. Сейчас они втроём сидели на кухне, ели пельмени и болтали о пустяках.