Аргиш - Александр Олегович Гриневский

– взять, попользоваться и отбросить. Но как смотрит! Желание из глаз сочится – страшно, а всё равно – приятно. На меня смотрит!

Вот Вадим – он совсем другой. Добрый, что ли… Хороший. Только маленький ещё совсем. Ничего не видел, не знает. Он по-хорошему смотрит, словно защитить пытается. И не как на свою вещь, а как на что-то большее – может… как на явление природы? Слова не могу подобрать. Тьфу ты! Какие глупости в голове.

С ним бы я могла – ну… это… и вообще, жить вместе, наверное… Он – другой, не как наши и не как пацаны из посёлка.

И ведь нравлюсь ему – чувствую! Вон как украдкой всё время на меня посматривает. А я посмотрю – он глаза сразу отводит, смущается.

Вадим сидел на корточках в трёх шагах от Веры. Вымытые миски – на камне – одна в другую, ложки сверху поблёскивают на солнце.

Можно идти в лагерь, к костру, но уходить не хотелось. Хотелось побыть здесь ещё, рядом с ней, смотреть на неё, смотреть на воду, как катится мимо, и… снова на неё.

Вчерашнее возбуждение, желание что-то немедленно делать растаяли, растворились в белёсом утреннем свете. Нет, не до конца – что-то осталось, колыхалось воспоминанием на грани сознания.

Потом, всё потом. Сейчас – просто сидеть, подставляя лицо чуть согревающим лучам солнца, ощущать её близость рядом и ни о чём не думать. Не думать, как дальше… Всё хорошо! Всё впереди!

Её затапливала непривычная истома.

Присутствие Вадима, его быстрые взгляды порождали бессвязный поток мыслей – какие-то обрывки – словно клочья утреннего тумана неслись над рекой.

Ощущение голого тела под широким сокуем – разгорячённого, приятно обдуваемого ветерком с реки.

Закоченевшие в воде руки – грязные, все в саже.

Неясный промельк воспоминаний, как в интернате девчонки дрались из-за пацанов. Влюблялись в одного и дрались между собой. До соплей, до крови. А тот и не подозревал, что из-за него дерутся. А они отстаивали право на своё, пусть хотя бы и выдуманное.

Почему не надела трусы сегодня утром? Почему сейчас голая и коленки наружу?

Вадим смотрел на её колени – притягивали.

Боялся, что заметит.

Круглые, плотно сжаты.

Отводил взгляд, как только поднимала голову.

Оглянулась. Увидела, на что смотрит.

Не успел! Не успел отвести взгляд.

Смотрит на неё, улыбается смущённо.

И полыхнуло внутри!

Не раздумывая, не понимая, зачем это делает, медленно раздвинула колени. Широко. Бесстыже. Открыто.

Задохнулся. Перестал чувствовать себя. Исчезли: река, тундра, облака и солнце, воздух, он сам – только это тёмное межножье. Провалился в эту бесконечную сказочную пропасть.

Свела колени. Опустила голову – не смотрит, ещё ожесточённее трёт кастрюлю.

Закрыл глаза, запрокинул лицо вверх – там ещё, там! Но уже звуки появились – шум текущей по камням воды, скрежет песка по дну кастрюли.

Зачем я это сделала? Почему? Дура! Стыдно-то как… Вот и всё. Что он теперь подумает? Лицо какое у него было! Словно током ударило.

Мне? Для меня? Здорово! Она… для меня это… Как теперь? Дальше что? Подойти, обнять? Не смотрит. Словно ничего и не было…

Неслась мимо река, рябила волной вода и лениво ползли облака по небу.

На краю каменистой отмели сидели на корточках двое – не смотрели друг на друга, казалось, каждый сам по себе… но уже были вместе, связанные тонюсенькой невидимой нитью – чуть не так потянешь – оборвётся.

– Вера! Подойди, пожалуйста, – на берег вышел Андрей.

Оглянулась. Отложила кастрюлю. Сполоснула в воде руки.

Кажется, специально медлит. Не хочет…

Подошла. Встала перед ним.

Маленькая. В балахоне бесформенном.

На него не смотрит. Вниз смотрит. Руки вдоль тела опущены.

– Умер дедушка, Вера.

Стоит, словно не слышит.

– Аргиш, – прошептала.

– Что? – переспросил Андрей.

Раскинула руки, крутнулась на месте: «Аргиш!» – кричит, а глаза закрыты.

И сокуй вокруг тела – колоколом – на матрёшку стала похожа.

Приобнял Андрей за плечи:

– Тихо, Вера, тихо! Успокойся. Случилось то, что случилось… Что могли – мы с тобой сделали. Значит, время пришло…

Вывернулась. Зашагала к лагерю. Андрей с Вадимом – следом.

Колька ушёл в палатку. Разлёгся поверх спальника, только сапоги наружу торчат.

Сейчас суета начнётся, плач бабий. Во вляпались! Не хочу ни видеть, ни слышать. Как же… дёрнут сейчас. Помогать надо будет. Хоронить его? А как? Не дай Бог, с собой везти. С покойником в одной лодке плыть – бррр!

Аж передёрнуло.

Я на это не подписывался!

Прислушался.

Бубнят что-то, но плача вроде не слышно.

Курить охота. А вылезешь из палатки – сразу вляпаешься…

Перетерплю.

Вера пробыла в чуме недолго. Вадим с Андреем ждали снаружи.

Вышла. Нож в руках держит.

– Поможете? Его переложить надо. Не так лежит. Надо головой на запад. Я сейчас…

Подошла к чуму сбоку, обрезает ножом какие-то тесёмки. Поползло вниз полотнище, грубо сшитое из старых, посеревших от непогоды оленьих шкур.

– Завернуть его надо, – пояснила.

Андрей с Вадимом молча помогли ей свернуть полотнище в рулон.

В чуме – светло. Свет бьёт из большой прорехи, там, где сняли шкуры. Пылинки повисли в воздухе.

Дед – на лежанке – маленький, руки на груди сложены, глаза закрыты.

Вера показала место, расстелили шкуры.

Вадим нервничал, на деда старался не смотреть. Так близко покойников видеть не приходилось. А сейчас предстояло вместе с отцом перенести мёртвое тело, дотронуться до мертвеца.

Заполошный страх и брезгливость.

Андрей догадался – сказал, чтобы брал за ноги. Сам взял за подмышки. Вера поддерживала голову.

Положили.

– Переодевать будем? – спросил Андрей. Знал, что потом сложнее это сделать.

– Нет, – ответила Вера.

– Мы пойдём или ещё нужны? И ты тоже потом выйди… Давай обсудим, что дальше делать?

– Хорошо.

Вышли из чума и остановились.

Всё вокруг казалось неестественно ярким, живым, радостным. Задувающий лёгкий ветерок нагнал облака – повисли неряшливыми низкими комьями – поляна причудливо расцвечена теневыми пятнами. Кострище, выложенное закопчёнными камнями, накрыто горкой серого пепла. Дым белёсый – тонкой струйкой – стелется, выдувается ветром и растворяется, запутавшись в беломошнике. Два ярких пятна – палатки, стоящие на краю поляны под деревьями. Полотнища расцвечены причудливым рисунком, словно шкура леопарда, – тень от нависающих веток. Какая смерть? Нет здесь её и в помине. Она осталась там, за спиной, в чуме.

Вышла Вера.

Сели на брёвна возле потухшего костра.

Колька так и не вылез из палатки. Андрей хотел позвать, потом передумал.

– Ну что, Вера? Как дальше действовать будем?