Аргиш - Александр Олегович Гриневский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Середина реки.
Сносит всё-таки…
Правая устала – этой рукой приходилось загребать сильнее.
Громкий хлопок за спиной.
Нос лодки словно взорвался.
Одновременно услышал хлёсткий звук выстрела.
Оглянулся – пустая каменистая коса, за ней кусты – не шелохнутся.
Здоровый клок вырван из баллона – левый борт сразу обмяк, ещё чуть-чуть, и воздуха совсем не останется.
Хлынула вода в лодку.
Судорожно попытался скинуть рюкзак. Рука не пролезала в лямку. Чуть отклонился, помогая телом, лодка нырнула сдутым бортом, и он боком повалился в воду. Падая, перебирая ногами, отпихнул её от себя.
Успел глотнуть воздуха, прежде чем погрузился с головой.
Вода обожгла холодом – но это было уже неважно. Сапоги, ватник, плащ и рюкзак, сковавший руки, не давали двигаться, грести, бороться.
Один раз всё же вынырнул. С хрипом втянул воздух.
Перед глазами – рябь на воде и в двух метрах осевший борт оранжевой лодки.
Судорожно ворочался, уходя на глубину, словно снулая рыба.
Тело так и не всплывёт – затянет под камень, и оно прочно застрянет там.
Ничего, кроме снега – белого, чистого. С неба – снежинки, словно мёртвые белые мотыльки, падали на землю, касались лица, оставляя мокрый след, и было непонятно – плачут они или это плачет он сам…
Выстрел прозвучал неожиданно. Оглушительно громко. Совсем рядом.
С бешеным лаем метнулись к реке собаки. Прокатились по поляне чёрно-белым комом и исчезли в перелеске.
Ещё выстрел.
Лай перешёл в визгливый скулёж и стих.
«Виталя, что? Совсем охренел?» – пронеслось в голове у Кольки. Он так и остался сидеть возле палатки с дымящейся сигаретой, зажатой в пальцах. Успел только развернуться всем телом к реке, откуда прозвучали выстрелы.
Андрей, пристроившись на солнышке, на нартах возле чума, отвинчивал приклад. Последний винт остался – не шёл никак, хоть тресни!
Услышав выстрелы, непонимающе вскинул голову. Отложил ружьё. Встал, вглядываясь в чёрное переплетение веток, усеянных листвой – лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь них, били в глаза.
Выстрел.
С другого места – со стороны прогала, выходящего к реке.
И звук другой – сухой, хлёсткий.
Но осознать это он уже не успел.
Пуля вошла в левый глаз.
Спелой вишней брызнуло глазное яблоко.
Прожгла мозг.
Плющась о затылочную кость, вынесла её, пробила стенку чума и на излёте застряла в шесте, расщепив его почти надвое.
Он ещё стоял на ногах, но уже ничего не чувствовал.
Занавес закрылся.
Тело развернуло влево.
Кровью, вперемешку с ошмётками мозга, плеснуло на выцветшую шкуру чума.
И весело запрыгали по истоптанной траве прозрачные невидимые шарики – его надежды, желания, мечты…
Рухнул на бок, тяжело ударившись о землю.
Пустыня разлеглась у его ног. Дышала пустотой и безразличием. Бесконечность, расплавленная солнцем. Песок и камень. Плоское багровое солнце висело над горизонтом. И пахло разогретой пылью.
Вера, стоя на коленях, согнулась над завёрнутым в шкуры телом деда.
Большой иглой, крупными редкими стежками зашивала полотнище. Шила от себя, как учила тётка, – та перед смертью только и твердила о том, как правильно её похоронить. Сил проткнуть старые шкуры не хватало, приходилось пользоваться деревянной колобашкой – ей задавливала иглу.
Сейчас на душе было спокойно.
Дед совсем не страшный, просто беспомощный сейчас.
Появилась ясность, что и как делать дальше.
Сам процесс похорон не пугал. Всё свершилось. Осталось только собрать деда в путь. Эти помогут, они добрые. Да и одна бы справилась. А потом соберёт становище, погрузит скарб на нарты и… тоже в путь.
В чуме было привычно уютно. Вот только… дыра в стене от снятых шкур – через неё деда надо выносить – тревожила ярким, непривычным для чума пятном. Старалась повернуться боком, чтобы не видеть.
Выстрелы прозвучали, когда с силой продавливала иглу. Вздрогнула, соскочила колобашка с ушка иглы.
Первый, второй и с задержкой третий.
С сухим щелчком треснул шест над головой.
А напротив – дырка от пули маленькая, в неё словно фонариком светят.
Метнулась к выходу.
Откинула полог. Вылетела наружу.
С разгона споткнулась о ноги лежащего Андрея – промельком ухватила взглядом развороченный кроваво-белый затылок.
Смешно, на карачках, перебирая руками по земле, чтобы не упасть, устремилась к костру, возле которого с глупым застывшим выражением лица сидел Вадим.
– Ложись! – крикнуть не получилось – прохрипела.
Удержала равновесие. Выпрямилась.
За плечо Вадима, за энцефалитку. Рванула.
Повалились на землю вместе.
Выстрел.
Взметнулось облачко пепла, вышибло головешку из костра, отлетела в сторону.
Вадима не отпускает, вцепилась в энцефалитку намертво, пальцы не разжать.
Привстала на колени, тянет Вадима за собой – тот не поддаётся, словно неживой.
И этот – у палатки – тоже встаёт, но медленно. Согнулся весь, голову вобрал в плечи.
– Беги! – закричала звонко, истошно.
Вадим очнулся от Вериного крика.
Включили свет в зале – должен погаснуть экран. А он не погас! Это жуткое кино продолжается. Да и не кино это вовсе! Это на самом деле!
Почему он на земле?
Вырваться! Кто-то держит, не даёт подняться.
– Беги! Ну же!
Это она – мне… Она меня тянет!
Поднялся на ноги, побежал. Не соображая – куда, зачем?
За ней! Не отстать!
Колька видел: как Андрей поднялся, услышав выстрелы; как резко дёрнулась его голова и вместо глаза вдруг образовалась чёрная дыра; как развернулось и рухнуло на землю тело.
Он не слышал, что ему кричала Вера.
Страх обморочный, жуткий затопил сознание. И разрядом молнии внутри этого чёрного сгустка: «Бежать!»
Не раздумывая сорвался с места.
Пересёк поляну, с разгона налетел на шест, к которому была привязана верёвка c вялившимися на солнце бурыми шматами оленины, сшиб его, чуть не упал, выправился в беге и врубился с ходу в спасительные лесные заросли.
Вера бежала следом. Тянула Вадима за собой.
Медленно! Как он медленно – еле ноги передвигает.
Сшиб шест. Верёвка. Только бы не споткнуться, не упасть!
Машинально, не раздумывая, нагнулась, подхватила кусок оленины, валявшийся на земле.
Почему не стреляют?
Ещё чуть-чуть! Вот уже деревья!
Больно хлестнула по лицу ветка. Не успела уклониться.
Впереди, между стволами, мелькала спина Николая – бежал, не разбирая дороги, ломился сквозь заросли, только хруст стоял.
И они с Вадимом – за ним, стараясь не отстать.
Садилось солнце. Кроны деревьев разбросали по поляне причудливые тени. Слабый дымок метался под порывами ветра над потухшим костром.
В чуме лежал мёртвый ненец, завёрнутый в старые оленьи шкуры.
У порога – на боку, странно вывернув из-под
