Аргиш - Александр Олегович Гриневский

себя руку, лежал Андрей с чёрной дырой вместо глаза.

Неслась река и где-то там, на глубине, волокла по камням тело Виталия.

По берегу трусцой бежал чёрно-белый пёс, свесив розовый язык из пасти набок. Остановился. Осторожно переступая лапами по камням, приблизился к воде и стал шумно и жадно лакать.

Часть II

Оттуда…

Звери стояли, подставив грузные тела солнцу, пуская дрожь по коже – от шеи к крестцу, – пробегала, сгоняя гнус, давала мгновенное облегчение.

Молодой лось держался поодаль. Остальные двое стояли рядом.

Молодого не гнали, но и близко не подпускали.

Зубами, выпячивая и одновременно подбирая толстые губы, сдирали сладкую сочную кору с молодых деревьев и слушали, слушали, слушали.

Слушали тайгу.

Слушали мир вокруг себя, готовые среагировать на малейшие изменения в этом тревожном мире.

И прежде, чем донёсся звук – непонятный грохот, несущийся с неба, прежде, чем стремительно пронеслась тень в стороне, пятная листву, мох, стволы поваленных деревьев, они уже почувствовали – замерли. Ноги упруго напряглись. Благодатная дрожь, отгонявшая комаров и мошку с лоснившейся потом кожи, ещё бежала, но тело уже было готово рвануться вперёд, наугад, унося от страха, от неизвестности. Ломая сучья, продираясь сквозь кусты и ветви деревьев, – бежать, бежать от смерти – ибо от смерти есть одно спасение – бег – безотчётный и стремительный, бег в никуда.

День первый

Бег ради спасения – это уже не человеческий бег – это бег ради бега – без направления, без ощущения передвижения в пространстве. Несись!

Не чувствуй, как ветки хлещут по лицу, проламывайся сквозь сучья, перепрыгивай, не замечая, поваленные стволы – беги!

Запнулся о корень, упал, а ноги продолжают елозить по земле, рвут беломошник, оставляя чёрные рытвины. Бежать!

И только сейчас, с трудом, с хрипом, со стоном вдохнул – казалось, заново учился дышать – заталкивал в себя воздух.

Словно ватой забили горло – не даёт вдохнуть!

Руки лицо трогают.

Зачем? Словно не моё…

Сплюнул то, что клокотало в горле, – потянулось вязкой слюной. Не отцепить ото рта – пришлось смахнуть рукой, оторвать эту клейкую нитку.

Звук включили. Зашумел лес под порывами ветра, треск сучьев услышал, но сил приподнять голову и оглянуться уже не хватило.

Прикрыл глаза и криво улыбнулся, ощущая своё бессилие и неожиданно навалившееся безразличие.

Пропади всё пропадом! Дышать, дышать!

Стреляйте, суки!

Они не видели, как упал Колька. Просто впереди, среди раскачивающихся веток, вдруг перестала мелькать его спина.

Чуть не споткнулись.

Лежал, уткнувшись лицом в землю. Дышал хрипло. Плечи ходили ходуном.

Повалились рядом.

Вера с удивлением рассматривала зажатый в руке кусок мяса, с приставшими иголками, облепленный паутиной. Вадим стоял на коленях, закрывая лицо ладонями.

Колька с трудом перевернулся.

– Вы? – выдохнул с удивлением. – А это… – и замолчал.

Глаза закрыты.

– Это же не Виталя? Бред какой-то! Не мог он… – не обращается ни к кому, бубнит, словно бредит.

– Из двух мест стреляли. Ружья разные. Это не ваш товарищ… – отозвалась Вера. – Вставайте! Вдруг это наши. Ханена! В лесу нас быстро найдут. Надо к реке выходить. По воде, по камням пойдём, потом в лес.

– Какие ваши? Какая ханена? – непонимающе вскинулся Колька.

– Да не знаю я, са́ма, кто это! – выкрикнула с раздражением. – Потом! Уходить надо!

– Отец… – проговорил Вадим, не отнимая рук от лица.

Молчали.

– Пойдём! – Вера поднялась. – Сейчас не надо ни о чём думать. Надо подальше уйти, чтобы не нашли. Потом…

– Куда идти-то? – спросил Колька.

Оказалось, они бежали вниз по течению. Прошли метров сто по лесу, и Вера вывела их к реке. Осторожно вышли на берег.

Стояли под деревьями, готовые при малейшем шорохе ринуться обратно в чащу.

Было тихо. Рядом текла вода. Страшно хотелось пить.

Впереди река плавно изгибалась.

Пошли вдоль кромки леса, поминутно оглядываясь.

На повороте деревья подступали к самой воде, и казалось, что если успеть повернуть вслед за рекой, то можно будет наконец-то укрыться от невидимых глаз, что буравят затылок.

Колька шёл первым. Спешил, спотыкался о корни. Вадим чуть подотстал, и Вера, шедшая следом, легонько подпихивала его ладонью в поясницу, словно гладила.

– Виталий! – произнёс Вадим и остановился. Вера ткнулась ему в спину.

– Да не он это! – Колька даже не обернулся. – Не он, и всё!

– Он же выстрелы услышит, сразу в лагерь понесётся. Предупредить надо!

– Как ты его предупредишь? – остановился наконец. Смотрит зло, с прищуром.

– Переплыть…

– Ага. Околеешь! Я уже плавал!

– Идти надо! – зашипела за спиной Вера. – Куда плыть? Там тундра голая. Со всех сторон видно. Уходить надо! Скорее! За поворот зайдём, дальше по воде. Вдруг у них собаки?

– Да у кого – у них?

– Не знаю! Пошли! В лес. По берегу здесь не пройти.

Заросли ивняка – плотные и тугие, ветка к ветке. Раздвигали, гнули, протискивались.

Не преодолели и десяти метров, как Колька сел на землю.

– Всё! Хватит. Я поплыву, – голову опустил, руки между колен свесил. – Вы идите.

– Если даже переплывёте и не застрелят – куда идти? Вы не знаете, где озеро. Это мне надо… Или всем. Но не здесь! Здесь открыто… Пойдёмте дальше. Пожалуйста!

– Ну и поплыли тогда все вместе. Мы здесь… а Виталю сейчас стрельнут! Какого … рассуждаем? Они Андрюху вон как… За что? Что мы сделали? – Колька смотрел на них снизу-вверх, лицо кривится, моргает часто. Ещё не кричит – шипит со злобой, с непониманием – но чувствуется: ещё чуть-чуть, и сорвётся.

Истерика рвалась горлом, выжимала из глаз слёзы.

Присела Вера перед ним на корточки, зашептала участливо, как маленькому.

– Пойдёмте! Прошу! Ещё немножко. Тогда подумаем. Может, речку переплывём, Виталия вашего разыщем. Сейчас идти надо!

– Пойдём, Коль. Она правильно говорит. Нельзя так… не подумав, – безучастно произнёс Вадим, – полчаса ничего не решат. Давай хоть за поворот зайдём.

– Вот именно, полчаса и решат!

Но видно, что уже – всё, согласился – поднялся, и они снова стали продираться сквозь заросли ивняка.

За поворотом река разливалась вольготно и ровно. Пахнуло прохладой. Туман, скопившийся в распадке, на противоположном берегу, лизал белым языком воду. Поток подхватывал, рассеивал, уносил с собой, и он стелился по воде тонкой рваной дымкой.

Солнце заваливалось к горизонту. Деревья за спиной отбрасывали длинные тени – стелились по земле, словно старались дотянуться до воды. Вечер. Начало ночи.

На берег. На кромку. На колени.

Пили, пили, не могли напиться. Холодная, чистая, свежая. Камушки на дне чуть подрагивают – течёт вода, дышит.

Плескали на лицо, держали