Аргиш - Александр Олегович Гриневский

– сука! Что у меня в голове? Всё из-за неё. Разбередила.

Нет. Не усну. Точно.

Приподнялся, не вылезая из спальника, откинул полог палатки.

У костра сидит кто-то. Виталя!

Виталик сидел у костра, смотрел на угли – как малиновым сполохом по головешкам мечется жар, не находя себе места.

Надо бы ложиться… и надо Вадима дождаться – тот на реку зачем-то пошел. Сказал: пройтись надо. Что ему там делать?

Ненка эта… Она ведь ровесница моей старшей. Вот судьба… Эта – здесь, в лесу, в чуме, с умирающим дедом на руках, а моя – в Москве, в иняз поступать намылилась. До чего же всё хитро закручено в этом мире.

Как они там?

Всё! Закончилась свобода. Как только ясно стало, что через неделю выплывем, – сразу мысли о доме полезли. И ощущение такое, словно этот поход уже завершился, словно уже на вокзале, – поезда дождёмся и… домой.

Ну и ладно. Домой так домой. Всему своё время. А ведь хорошо съездили!

Только вот… засело и не отпускает.

Когда нас с Колькой к скале прижало…

Выкинуло Кольку из лодки, а я ведь даже не дёрнулся, руки не протянул. Упирался, лодку удерживал, чтобы не перевернуло. А если бы он не успел за верёвку схватиться?

Стал бы ему помогать – оба бы в воде были – обоих под скалу…

Вот и попробуй понять… Какие мысли в голове тогда крутились? Ничего не помню. На автомате. Растерялся? Струсил? Или всё правильно сделал?

С ребятами поговорить? Бессмысленно. Дважды в одну реку не входят. Вот и мучайся теперь сам, в одиночку.

Кольке-то хорошо. За него кто-то там наверху решил. Не дал права выбора.

Вадим шёл по берегу, по самой кромке, хрустели камушки под сапогами.

Шумела река – ровно, монотонно. Свежестью пахло, брызгами.

Ночь – не ночь, так – поздние сумерки. Полоса неба впереди лимонно-белая.

Возбуждение от прожитого дня, от выпитого спирта не проходило. Хотелось что-то сделать, что-то решить, понять… но немедленно. Действия хотелось, действия!

Жопа мира! Двадцатый век! Люди живут в лесу, на шкурах спят, одежду из шкур носят, пищу на костре готовят. Бред!

А если он умрёт? Как она? Одна останется? Родители у неё есть или родственники какие-нибудь?

И что? Всю оставшуюся жизнь оленей по тундре гонять?

Она же хорошая, красивая. Молодая совсем…

И вдруг как озарение. Даже остановился.

Надо её с собой взять! Она же не видела ничего!

А что? Кричим всё: надо жить не для себя, добро людям нести. Хватит словоблудия! Вот оно – то самое добро. Конкретный человек, конкретное доброе дело.

Он уже смутно представлял, видел, как они приедут в Москву, как она задохнётся от неуверенности и страха перед огромным каменным нагромождением зданий. Он будет рядом!

Он проведёт её по пёстрым улицам, мимо ярких и манящих витрин магазинов, мимо прилавков с фруктами и книгами. Они спустятся в метро, в эту подземную сеть, сплетённую из стальных рельсов, по которой снуют поезда. Люди, много людей – толпа, скопище – безучастных, чужих. И они вдвоём среди этой толпы, и она смотрит на него с надеждой… а он понимающе кивает – не волнуйся, не бойся ничего, я – рядом.

Смысл в этом есть! Не для себя… Вернее, не только для себя, но и для другого. Ему делаешь хорошо, и через это хорошо себя человеком почувствуешь. Не зря проживаешь, дело делаешь. Надо завтра с отцом поговорить.

И как ушатом холодной воды – опять отец! Без него – никуда. Ведь он будет решать, а тебе останется только покорно ждать этого решения.

Достало!

Сам-то я что-то могу? Решить что-нибудь могу сам?

Ни хрена ты не можешь. Нет у тебя ничего. А вот у него – есть.

Жильём может обеспечить, работу подобрать, деньгами помочь. А ты что можешь? Мечтать только? Планы строить?

Почему всё так? Ненавижу!

Присел на корточки, опустил руки – вода между пальцами – холодная, проворная – не поймать, не остановить.

Куда-то всё движется… река, жизнь… вот куда?

Этот день для них никак не заканчивался. А уже начинался следующий…

День седьмой

Утро незаметно выползло из ночных сумерек. По-пластунски прокралось туманом, запутавшимся между стволами деревьев. Всё заволокло молочно-белой мутью. И было тихо, словно заложило уши.

По реке неслись седые клочья, цепляясь подолом за воду, гонимые вниз течением. Другого берега не видно. Вот он, край земли – струящийся перед тобой поток воды – за ним – пустота!

Подняло всех рано. Только Колька отсыпался, не вылезал из палатки.

Дед всё так же был без сознания. На вопрос Виталия: «Ну, как?» – Андрей только покачал головой.

Вадим с Верой готовили завтрак. На костре закипала вода в котелке. Предполагалась манная каша. Чай заварен, греется на углях – рядом, но никто не подходит, не пьёт.

Расстелив брезент, Андрей перебирал лекарства, сортировал, что-то откладывал в сторону.

Виталий собирался на рыбалку. Вера рассказала, что напротив лагеря, на том берегу реки – с километр пройти всего – есть озеро – небольшое, но рыбное. Дед на это озеро плавал щуку бить. Мешок за раз привозил. Виталий возбудился. Перебирал блёсны, поводки, катушки с леской. Собирался обстоятельно, хотел уйти на целый день, сманивал с собой Вадима, но тот отказался.

Обычное утро… но какая-то маята висела в воздухе. Туман этот… Казалось, всё застыло, никуда не движется. И они застыли – с трудом передвигаются, бродят по лагерю, как снулые мухи.

Чум, умирающий дед, перевёрнутые нарты, яркие палатки, собаки, живущие своей жизнью на отшибе, – стали привычными и в то же время казались не совсем реальными, балансировали на грани сна и действительности.

– Завтрак! – Вадим стучал ложкой по миске. – Подгребайте! Виталий, поднимай Колю из палатки.

– Не надо меня поднимать. Сам встану.

Вылез Колька – хмурый и помятый. Буркнул что-то нечленораздельное вместо приветствия и побрёл к реке умываться.

Виталий спешил. Не терпелось! Хотелось поскорее вырваться из этой пустой суеты, хотелось покоя и одиночества. И ещё хотелось смотреть на поплавок и ни о чём не думать.

При чём тут поплавок?

Знал, что будет блеснить, никаких удочек, но перед глазами маячил этот чёртов поплавок, застывший в тёмной стоячей воде, переломанный отражением.

Пил чай обжигаясь. Не допил – отставил кружку – потом…

– Я ружьё возьму, вдруг что встретится?

– Бери, конечно. Не заблудишься? Плохо, что один идёшь. Давай хотя бы контрольный срок установим, чтобы нам не дёргаться. Когда тебя ждать обратно? –