Андрей Рублёв, инок - Наталья Иртенина

– Вот и все, князь, – почти весело сказал Протасьев-Храп, потряся грамотой.

– Присылайте людей за серебром.

Юрий едва слышал самого себя. Кровь шумела в висках.

– За этим дело не станет! – бодро отозвался Иван. – Что же, Юрий Дмитрич, вином гостей дорогих не угостишь? На ночлег к тебе не просимся, так хоть чару добрую испить.

– Семен, вели принесть.

Зимняя ночь давно перевалила за середину. Юрию хотелось скорее избавиться от гостей, хотя и званых, однако нежеланных. Но оставалось еще одно, о чем даже и речь заводить было невмоготу.

– Давно ль Данила Борисыч приветил у себя в Курмыше отца моей жены, смоленского князя? – пересилил себя Юрий.

– Да чуть менее года будет. Только… – Иван замялся.

– Только прогнал от себя Данила Борисыч твоего тестя, князь, – докончил Карамышев.

Юрий насторожился.

– Что ж, не слюбились?

– Ты и сам знаешь, каков твой родич, – пожал плечами Иван. – Ни с кем не сживется, нигде не приживется. Поспорил он с отцом… за митрополита. А в лесах под Владимиром его люди с моими людьми повздорили, кому Фотий достанется. Так никому и не достался, – разочарованно прибавил он. – Но отец разозлился. Ведь упреждал!

Хоромный боярин внес в горницу большую корчагу и блюдо с кусками холодной запеченой рыбы. Плеснул вино по чашам.

– Ну, здрав будь, Юрий Дмитрич. – Ополовинив чашу, Иван обтер усы и потянулся к рыбе. Довольный, спросил: – Фряжское?

– Из немцев, – определил Протасьев.

Юрий, глотнув немного, больше не захотел.

– Что мой тесть делал во Владимире? Какие с ним люди? Татары?

– Да ничего не делал, – ответил Карамышев с полным ртом. – А люди его… лесное отребье.

– Ты, Юрий Дмитрич, не переживай, – развязно молвил Иван, допив вино. – Отец велел проследить за ним. В Москве он теперь. Живет на Рахмановом дворе ряженный в чернеца.

– В Москве! – Юрий похолодел, невзирая на жар от печи. – Для чего?

– А этого уж мы не знаем, – ухмыльнулся курмышский довлат, – что у него на уме.

– Скажи-ка, Иван Данилыч, – медленно проговорил боярин Морозов, – и ты, воевода. Когда из Успенского собора золотишко-серебришко выгребали, не было ль там ларца запечатанного, а в ларце покрова расшитого?

– В Успенском? – Карамышев засмеялся, обнаружив широкий пропуск между зубами. – Да что там было выгребать? Жадный ключарь все спрятал, мелочь одну оставил. Да и с собой ничего не унес. Зря только мучился.

Юрий впился в него взглядом. Воевода осекся. Дернул плечом.

– Не было.

Морозов удрученно глянул на князя:

– И среди спрятанного на хорах не было.

– На хора-ах? – изумленно дохнул Карамышев.

Захар Протасьев развеселился.

– Ах да, откуда вам знать, в степях да в лесах живучи, как в допрежней Руси храмы строили. Батыевы татары и те смекалистей были, на успенских хорах людей тогда огнем выморили.

– Зря смеешься, боярин, – прошипел уязвленный Иван. – Теперь будем знать. Благодарствуй, Юрий Дмитрич, за хлеб-соль да за ласку. – Он поднялся. – Едем, Семен.

– За серебром людей присылайте, – не поведя и бровью, повторил звенигородский князь.

В горничном покое он остался один. Оба боярина ушли проводить ночных гостей. Юрий взял плошку со свечой и встал под иконой Спаса в углу. Светил огнем в лик Сына Божия и молча, без мыслей долго смотрел. Что хотел высмотреть, и сам плохо понимал. Знака? Ответа?

Язычок пламени упал в растопленный воск и зашипел. Свеча погасла.

В горницу вернулся Семен Морозов. Слил из корчаги в чашу остатки вина, выпил.

– Уехали.

– Хорошо.

– Жалеешь, князь?

– Не знаю, Семен. Тошно мне, – глухо проговорил князь, вперив очи в стол. – Будто предал… Предал не знаю кого. Мерзко. Этот… родич, с воеводой своим… смотрели там, как собор владимирский похабят, чудотворную обдирают. А то и сами, своими руками!.. Смеялись посрамлению московскому… Радостно им было глумиться над собором, где Москва своих князей венчает…

Юрий, сжав зубы, поднес руку к огню и держал, пока терпелось. Отдернул, посмотрел. На ладони белела сожженная кожа.

– Так не бывает, князь.

– Чего не бывает?

– Ты хочешь и рыбу словить, и ног не замочить. Так не бывает.

– Хочу, Семен, – мрачно согласился Юрий. – Если б можно было!.. Сила княжеская в том, чтобы правда на своей земле была. Так меня старец Савва учил. А до него и Сергий в том же наставлял… А если у каждого своя правда, как Кирилл говорит?.. Знать бы, чья выше…

Он поднялся.

– Рублёва-иконника не нашли?

– Ищут. По монастырям московским выспрашивают. В Кремле у Василия его точно нет.

– Ищите. По городам людей пусть разошлют. Не иголка он, чтоб в стогу затеряться.

– А если в Новгород подался? В Тверь?

– Так в Новгород и Тверь людей отправь! – раздраженно крикнул Юрий.

Остановясь у двери, князь размыслил вслух:

– Что ему надо в Москве, тестю моему, будь он неладен? Ведь замышляет что, иначе б за сто верст обошел, подале от Василия!

– Из бывших его подручников, княжья смоленского, на Москве несколько обосновались, – молвил Семен, – Василию служат. Может, с ними о чем сговаривает.

– Ведь выдаст себя с головой, черт смоленский.

Юрий ударил кулаком в ободверину. Из сеней на стук заглянул хоромный боярин.

– С женой бы тебе посоветоваться, князь, – подсказал Морозов. – Бабий ум хитер бывает. Анастасия же к тому дочь своего отца.

– Пойду, – согласился Юрий.

Он спустился по лестнице из повалуши и отправился на женскую половину хором. Впереди со свечами шел сенной холоп. Хотя ночь стояла глубокая, князь был уверен, что Анастасия не спит: любила полуношничать, слушая сказки либо бывальщину от перехожих баб-богомолок, которые не переводились в ее горницах и светлицах.

Сенные девки, завидев князя, поклонились в пояс. Одна шустро юркнула в дверь, куда и Юрию показали путь.

– Князь! Князь! – зашелестело в горнице.

Войдя, он застал смятение: подхватившихся с мест двух боярынь с ало-румяными щеками, грека-философа, скрывшего растерянность в полупоклоне. Анастасия в суконной распашнице с меховым воротом, встав со скамьи, не сумела взглянуть в лицо мужу и смотрела мимо. Лишь третья боярыня безмятежно сопела во сне, уронив два подбородка на грудь. На столе, у которого склонился философ, лежала раскрытая книга.

– Ты так внезапен, князь, – вымученно улыбнулась Анастасия, поправляя волосник на голове. – Никифор рассказывал нам о греческих царях… об обычаях царьградского двора…

Договаривать не было нужды. Княгиня смущенно умолкла: Юрий подошел к столу, перелистнул страницы книги. Писано было по-гречески, но смысл красочных изображений внятен любому. На одном среди сочной зелени сада добрый мóлодец страстно обнимал девицу.

Князь захлопнул книгу.

– Ты забываешься, княгиня. – Он едва сдерживал себя. – Мужней жене не пристало… Будь добра помнить, что ты моя жена, а не потаскуха! – Юрий сорвался в крик.

Анастасия вздрогнула всем телом. Дремавшая боярыня всколыхнулась, спросонья перепугавшись.

– Спаси, Исусе!

Две другие попытались улизнуть, потянув за собой и грека.

– Стоять, дуры!

Боярыни в трепете втянули головы в собольи вороты летников.

Юрий резко повернулся к философу.

– Я что тебе велел, греческий шелудивый пес?! – загремел его голос. – Не читать блядных книг моей жене!

– Чем я заслужил это оскорбление, князь? – Никифор покрылся бледностью. – Сии эллинские повести весьма благопристойны. В империи дамы слушают и читают их наравне с мужьями… и даже девицы… Княгиня же сама настоятельно меня просила…

– А ты и рад, вошь кусачая, по ночам блазнить чужих жен!..

Кулак Юрия впечатался в скулу философа. Грек с коротким воплем рухнул под ноги окаменевшей Анастасии.

– Не потерплю!.. – в ярости рыкнул князь, уходя и потрясывая зашибленным кулаком.

Перепуганные насмерть боярыни кинулись поднимать с пола грека.

Юрий перешел по сеням и ворвался в свою опочивальню. Не дав себя раздеть, повалился спиной на ложе. Спальные холопы лишь стащили с него сапоги и скрылись. Постельничий, спросив и не дождавшись ответа, тоже ушел.

В груди князя кипела злоба на жену, на грека, на брата Василия. Правду сказал Семен: Анастасия – дочь своего отца, опозорившего себя на всю Русь алчной похотью. И эта туда же… Юрий перевернулся, зарыв лицо в подушку, простонал от гнева и бессилия.

Ведь сам ее выбрал, не видев до того ни разу. Вперекор брату женился на смоленской княжне. Уже тогда было ясно, что Василий не будет спорить со своим литовским тестем, Витовтом, за Смоленск. Отдаст литвину древний русский град, не шелохнувшись. Так и случилось через несколько лет.

Хотя нет, не вперекор – к женитьбе брата Василий остался равнодушен. Даром что его Софья – родня Анастасии. Двоюродные сестры, а сносить друг дружку даже на людях не могут. Софья – змея шипучая, Анастасия – крапива жгучая.