Камо - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день приписка Надежды Константиновны к письму Ильича Г. А. Алексинскому:
«Меньшевики уже… устраивают тут такие гнусности, что трудно даже верится…»
Придется поверить — жизнь представит слишком убедительные доказательства. Поверить в вовсе невозможное для людей элементарно порядочных, мало-мальски стыдливых. На роль полицейского осведомителя в масштабе минимум европейском претендует сам Павел Аксельрод. «Старец хилый, кроткий, ветхий», как представляет его Емельян Ярославский в шуточной поэме «Сон большевика». По великой кротости своей собственноручно составляет в мельчайших подробностях — боже упаси чего забыть! — план повсеместной расправы с большевиками. Всех на кол!
Никто не возьмется сказать, с каким чувством Георгий Валентинович Плеханов читал Аксельродов пасквиль, ему перво-наперво адресованный. Гласности его не предал[35]. Возможно, отложив, тщательно вымыл руки…
Так, в Аксельродовом тайном замысле экспроприацию, совершенную Камо в Тифлисе, необходимо квалифицировать как акт сугубо бандитский. Ленин этот грабеж среди бела дня заранее одобрил. Лучшего повода дискредитировать ленинцев в глазах заграницы долго или вообще не будет. Посему надлежит Плеханову написать доклад, направленный категорически против большевиков. Доклад перевести на немецкий, французский и английский языки, направить немецкому партийному правлению (Форштанду), Каутскому, Адлеру, Интернациональному бюро, в Лондон. Разослать по всем подходящим адресам… Терять время нельзя. Покончить надо побыстрее, навсегда. Начиная, само собой, с Камо. Немного общих усилий, и он окажется на виселице…
Только общих усилий! Гартинг уже радостно телеграфирует директору Трусевичу:
«В «Голосе Социал-Демократа» № 1–2 напечатана статья «Не пора ли покончить?», являющаяся хорошим аргументом для обвинения экспроприаторов, так как в ней редакция «Голоса» прямо называет их бандитами, грабителями и требует исключения их из партии».
Вот наконец и случай, нисколько не ущемляя интересов своей агентуры, сообщить Берлину, что Мирский — это Камо. Сообщить со ссылкой на таких экспертов, как меньшевики.
Временно заменяющий отлучившегося из Петербурга Трусевича С. Виссарионов приказывает составить по всем правилам высокого полицейского этикета бумагу (почему-то немцам на французском языке). Директор департамента полиции — весьма уважаемому господину полицей-президенту:
«Имею высокую честь препроводить Вам два экземпляра газеты «Голос Социал-Демократа» № 1–2 февраль сего года. Статья «Не пора ли покончить?» представляет неопровержимый аргумент против злонамеренной кампании, развязанной газетой «Форвертс» и оппозиционным депутатом рейхстага Либкнехтом. Как вы лично убедитесь, подлинные русские социал-демократы — меньшевики — исторгают Мирского — Камо Самехи из своей среды. Экспроприация 250 тысяч рублей квалифицируется как деяние уголовное и только уголовное… Камо не есть социалист!
Вопрос «Не пора ли покончить?» полностью адресуется известному Вам Ульянову-Ленину. Главной персоне».
Так замыкается круг…
14
«ТЕЛЕФОНОГРАММА
принята полицейским комиссаром Эйльнером
13 февраля 1908 г., 10 ч. 25 м. утра
Завтра в большом зале Моабит II судом присяжных будет разбираться дело террориста Мирского. Председательствующий, советник королевского суда доктор Массман просит разместить на местах для публики достаточное число чиновников политической полиции, так как можно предположить, что на слушание дела явятся многие русские студенты и нигилисты; к тому же и Мирский начал разыгрывать буйное помешательство».
Поперек бумаги другим почерком, другими чернилами:
«Немедленно ответить советнику доктору Массману: «Меры для завтрашнего судебного разбирательства по делу Мирского приняты. Внутри зала будут находиться (следуют фамилии), в здании вне зала будут расположены (фамилии), перед зданием суда — на улице (фамилии)».
Начинает разыгрывать буйное помешательство… Утреннюю похлебку и «кофе» запускает в служителя. С ругательствами, воплями рвет на себе одежду. Кидается бить пришедших надзирателей. Его выволакивают из камеры в подвал, нагишом бросают в одиночку с минусовой температурой. Чтобы не простудиться, всерьез не заболеть, узник девять дней, девять ночей кряду бегает из угла в угол, прыгает. На десятые сутки возвращают в прежнюю камеру.
Шестого февраля Оскару Кону предоставлена после трудных хлопот возможность навестить своего подзащитного. Среди ночи новый приступ помешательства. Тюремный врач записывает:
«7-го: Буйствовал, стоит в углу, не отвечает. Имел вчера свидание со своим адвокатом. Вызвано ли этим его возбужденное состояние?
10-го: Разделся, не отвечает ни на один вопрос.
12-го: Вздыхает и стонет, отказывается от приема пищи».
С утра четырнадцатого — судебное разбирательство. Зал полон. Не без содействия весьма осведомленной во всех полицейских делах «Берлинер Локаль-Анцейгер». В раннем своем выпуске она оповестила берлинцев:
«В следственной тюрьме с русским террористом Димитрием Мирским вчера вечером случился буйный припадок. Дело Мирского слушается сегодня перед судом присяжных… В качестве экспертов приглашены медицинский советник доктор Гоффманн, доктор Мюзам, химик доктор Германн Каст, полицейский советник шеф политической полиции Хеннигер, комиссар по уголовным делам фон Арним и ряд чиновников уголовной полиции… По ходатайству представителя Мирского последний должен прежде всего быть передан в соответствующее учреждение для наблюдения над его психическим состоянием. Если процесс при таких условиях откроется, то можно ожидать много волнующего».
Поначалу ничего выходящего за рамки обычного. Единственно, что Мирский временами стонет, хватается за голову. При содействии переводчицы Ольги Харшкамп объясняет, что ему 26 или 27 лет, он русский подданный, временно жил в Тифлисе, по профессии — газетный корреспондент, занимался также переводами, по политическим взглядам социал-демократ. Размещенные на судейском столе взрывчатые вещества и капсюли видит впервые. Ничего такого в его чемодане быть не могло — он в армии никогда не служил, не любит!
Председательствующий повторно спрашивает, кто родители Мирского, в каком городе живут, там ли, где он родился? Ничего не отвечая, Мирский кладет голову на спинку скамьи. Не то засыпает, не то теряет сознание. Так же неожиданно вскакивает, громко мычит. Объявляется перерыв. Мирский успокаивается. На лице нечто похожее на виноватую улыбку.
Новые вопросы председательствующего: «Нет ли в России разных течений в рядах социал-демократов? Имеется ли там левое и правое крыло, крайнее, менее крайнее и другие течения?»
Ответ: «Черт пусть знает!»
Еще вопрос: «Знакома ли подсудимому разница между немецкими и русскими социал-демократами?»
Крик Мирского: «Больной! Совсем больной!»
В зале движение. Обеспокоенно переглядываются присяжные. У кого-то из них вырывается: «Шреклих! — Ужасно!» А Мирский снова впадает в прострацию. По оценке одного из судебных репортеров, «производит впечатление пришедшего в упадок человека». Адвокат требует немедленной медицинской экспертизы.
