На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями - Михаэль Штайдль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я не хочу сейчас рассказывать обо всем этом.
За последние несколько недель мы с женой слишком много говорили о болезнях и несчастных случаях, о страданиях и смерти. Я знаю, что Джулию это не оставляет равнодушной. У меня нет никакого желания омрачать это солнечное мгновение печальными историями.
— Недавно один пациент ушел, потому что мы попросили его немного подождать со своей болью в спине, — говорю я. — Ну знаешь, у нас здесь всегда много событий.
— Значит, ему было не так уж плохо, да?
— Ну, едва он уехал, как снова вернулся, но на этот раз на скорой. Он увидел, что те, кого привозят санитары, обычно могут сразу попасть в зону лечения. Поэтому он дошел до ближайшего перекрестка и позвонил в скорую. Это если вкратце. Но это ничего не поменяло: его состояние во второй раз было точно таким же, как и прежде. Поэтому они попросили его слезть с каталки и занять место в приемном зале.
— Вот люди бывают…
— Не то слово. Сейчас, подожди секунду… — мой взгляд цепляется за темно-серый фургон, который, должно быть, проехал под мостом по дорожке и теперь припарковался перед двойными дверями с левой стороны от узкого тротуара. Сквозь широко распахнутые задние двери открывается вид на просторный багажник, облицованный сверкающей нержавеющей сталью. — О, а здесь у нас сегодня танцор.
— Танцор? Балетный?
— Нет. Скорее такой… — я изображаю несколько пластичных диско-движений.
— И что он там делает? — Джулия хихикает.
— Он танцует под воображаемую музыку. Бесконечно, даже в процедурном кабинете. Его привезла сюда мать. Вчера он, видимо, «закинулся» чем-то, и теперь…
Через плечо Джулии я замечаю, как внизу открываются двойные двери. Мужчина в темном костюме проходит пару метров до припаркованного грузовика и нажимает на кнопку, багажное плато начинает медленно выдвигаться назад.
— Ну вот, и теперь не может остановиться. Поэтому не так-то легко зафиксировать его жизненные показатели, чтобы зарегистрировать их. Учитывая, что он сам считает, что с ним все в порядке… Он в замечательном настроении, но не очень понимает, чего от него хотят.
— Сколько ему лет? — спрашивает Джулия.
— Двадцать пять.
Плато останавливается, на полметра выступив за заднюю часть фургона. Человек в темном костюме поднимает взгляд и поворачивается в сторону двойных дверей. Очевидно, кто-то должен появиться там с минуты на минуту.
— Значит, он уже совершеннолетий. Тогда можно ли удерживать его здесь, если он этого не хочет?
— В принципе, нет. Но врачи, конечно, должны действовать в интересах пациента, а в этом конкретном случае нельзя исключать, что его здоровью угрожает опасность. В основном это зависит от того, что он принял. Пока об этом точно ничего не известно. Анализ мочи затянулся, а это могло бы сказаться на дипломатической карьере Майка.
Теперь снова происходит какое-то движение внизу у двери. На колесиках выдвигается светло-коричневый деревянный ящик удлиненной формы. Гроб.
— Если бы он его не убедил помочиться в стаканчик? — спрашивает Джулия, так как я на мгновение прервал свой рассказ.
— Да. После того, как проба была получена, парень снова пустился в пляс.
Я стараюсь не смотреть вниз, пока говорю. Теперь они погружают гроб в машину. С этого расстояния молодые люди похожи друг на друга как две капли воды, вероятно, потому, что они одеты в одинаковые неброские строгие костюмы.
— Мне тревожно наблюдать подобное, — продолжаю я. Решив в этом разговоре не затрагивать тему смерти, я медленно отодвигаюсь подальше от моста и от фургона. — С другой стороны, в этом есть и позитивный момент. Любой, кто входит в процедурный кабинет, вскоре выходит оттуда немного в более приподнятом состоянии духа.
— Боже! — Джулия с притворным ужасом зажимает рукой рот. — Значит, у него что-то заразное?
— Ты имеешь в виду… Бит-бациллы?
— Да. Или страшная тусовочная оспа!
— Фанк-лихорадка?
— Техно-гонорея?
— Герпес хип-хопа?
Придумывая на ходу нелепые названия фантастических инфекций, мы, оставив позади машину скорой, прогулочным шагом направляемся в сторону велосипедной стоянки, где припаркован в том числе и горный велосипед Майка. Еще несколько минут наслаждаемся солнцем, пока Джулия рассказывает мне о своей встрече в городе и дальнейших планах на день. Попрощавшись с ней, я останавливаюсь на мосту.
Фургон все еще на дорожке, но теперь в него погружено уже два гроба. Гидравлически регулируемый пол, на котором они стоят, настроен и поднят таким образом, что теперь под ним есть место еще для двух гробов. Снова появляются джентльмены в костюмах и выталкивают третий через двойные двери.
— Что происходит, когда здесь кто-то умирает? — спрашиваю я Майка, когда через несколько минут снова сижу рядом с ним на посту. — Я имею в виду, каков порядок действий?
Мы с Майком уже пару раз обсуждали смерть в неотложной помощи. Но речь шла главным образом о времени приближения смерти, то есть о том, каково это — бороться за жизнь пациента. Относительно того, что происходит, когда эта битва проиграна, мы обсуждали только психологический аспект. Майк рассказал мне о несложных «ритуалах», которые облегчают ему и некоторым его коллегам принятие смерти. Кроме того, он показал мне один из залов для прощания, обустроенных в больнице в нескольких местах, чтобы предоставить родственникам достойные условия для прощания с погибшим. В этих помещениях простой интерьер, но они выглядят не такими безликими, как палаты или процедурные кабинеты. Занавески сдержанных цветов, приглушенное освещение, деревянная мебель и облицовка, звукоизолирующая дверь, сквозь которую практически не проникают посторонние шумы — все это уже создает более комфортную атмосферу и хоть немного смягчает удар. Я также был в больничной часовне, куда дневной свет попадает сквозь искусно оформленные витражи. В ней не только регулярно проводятся богослужения духовниками двух конфессий, но также недалеко от алтаря и креста есть пространство для медитации и уединения пациентов и их близких, а в отдельном секторе находятся молитвенные коврики и выдержки
