Слепой цирюльник - Джон Диксон Карр

href="ch2.xhtml#id28" class="a">[13], пока тонкие nuance[14]пританцовывали и скользили, заставляя вспомнить игру Сары Бернар. Может, вы скажете: «Неужели старый Перригор этим воскресным днем лишился рассудка?» Но какими еще словами возможно описать представление месье Жюля Фортинбраса, ради которого я отправился в Сохо? Как однажды сказал Бальзак Виктору Гюго: «Je suis étonné, sale chameau, je suis bouleversé»[15]. (Мольер выразил бы это изящнее.) Волнующее представление, если это утешит несчастную британскую публику, но к чему о нем говорить? Ибо подлинное величие и красоту воображаемых образов, переданные в тех завуалированных строках из уст Шарлеманя и Роланда, могу сравнить лишь с непревзойденным внутренним монологом из пятого акта трагедии Корнеля «La Barbe»[16] в исполнении Амуретты Перно, который начинается словами: «Mon âme est un fromage qui souffle dans les forêts mystérieuses de la nuit»[17]. Или мне лучше рассказать об остроумии? Ибо оно соперничает с некоторыми перлами Мольера, например: «Pour moi, j’aime bien les saucissons, parce qu’ils ne parlent pas français»[18].

– Это еще что? – спросил Уоррен, который тоже читал статью, время от времени странно присвистывая, словно душа Амуретты Перно. – Ты видел этот словесный понос на последней полосе? Это и есть наш Перригор?

Морган ответил:

– Боюсь, ты ничего не смыслишь в культуре. Как сказала Химена[19] Тартюфу: «Дичь!» Так вот, тебе пора начинать смыслить в культуре, сынок. Прочти эту статью очень внимательно. Если чего-то в ней не поймешь, спроси меня. Потому что… – Он осекся, однако доктор Кайл уже разделался с последней добавкой яичницы с беконом и с жизнерадостным видом поднимался из-за стола.

Доктор пожелал им хорошего утра и сказал, что почти готов поиграть в теннис на палубе. И в целом вид у него был такой самодовольный, когда он удалялся, что Морган ясно видел, как на лице Уоррена множатся и сгущаются вновь пробудившиеся подозрения.

– Послушай! – прошипел Уоррен, понижая голос и опасно размахивая вилкой. – Он утверждает, что, проснувшись утром, не нашел никакого изумруда…

– Может, забудешь уже о докторе Кайле? – перебил раздраженный Морган. – Все с ним нормально, просто это была не его каюта. Послушай меня…

Но ему в голову внезапно пришла неутешительная мысль. Доктор Кайл изумруда не находил. Очень хорошо. А что, если Перригоры тоже его не находили? Предположение абсурдное, однако оно не отпускало его. Если ни доктор, ни критики не притворяются, то что за ерунда приключилась с изумрудом? Не заметить его они просто не могли, он же своими ушами слышал, как стальная коробка стукнулась об пол. И если все же допустить, что они не притворяются, возможно, Пегги ошиблась насчет каюты. Но в этом он сомневался. На серьезном личике девушки были написаны проницательность и уверенность. Значит, как вариант, за этим фокусом мог стоять Слепой Цирюльник. У них имелись убедительные доказательства, что он крутился где-то рядом, пока на палубе С происходили все дикие ночные события. С тем же успехом он мог проследить за ними. А позже ночью просто-напросто вернулся за изумрудом…

Морган раздраженно сказал себе, что хватит уже строить предположения в духе Уоррена. Уоррен же, воспользовавшись непроницаемым молчанием приятеля, продолжал с жаром доказывать что-то, и чем больше он говорил, тем больше убеждал себя самого, отчего доктор Кайл начал рисоваться ему в самых зловещих оттенках черного. Морган сказал: «Чепуха!» – и еще раз повторил себе, что для подобных сомнений нет почвы. Перригоры нашли изумруд, и все. Однако истинной причиной его злости на себя было то, что он сразу не подумал о такой простой вероятности: Слепой Цирюльник успел вмешаться. И если эти эстеты действительно в конечном счете не нашли изумруда…

– Вот, что необходимо сделать, – произнес он, врываясь в запальчивые рассуждения Уоррена. – Необходимо каким-то образом задать доктору Кайлу несколько вопросов, но тактично… насчет того, чутко ли он спит, запирает ли на ночь дверь на засов…

– Вот теперь ты говоришь что-то осмысленное, – одобрил Уоррен. – Заманить его в ловушку, да? Имей в виду, я не утверждаю, что именно он и есть Цирюльник. Я лишь хочу сказать, что пятьдесят тысяч фунтов в виде изумруда просто так свалились на него, а он считает себя самым большим умником здесь… Разве ты не заметил выражения его лица? Не слышал дурацкую историю об изнасиловании, которую он нам изложил, понимая, как сейчас все запутается, чтобы никто не посмел его обвинить…

– Прочти эту статью, – велел Морган, неумолимо постукивая по газете. – Нам необходимо свести знакомство с Перригорами, даже если это ложный след, и ты должен быть готов интеллигентно рассуждать о nuances. Как у тебя с образованием? Ты ведь на дипломатической или консульской службе, или как она там называется. Разве ты не обязан владеть французским?

Он понадеялся, что подобный выпад переключит внимание Уоррена. Что и случилось. Начинающий дипломат был уязвлен.

– Разумеется, я знаю французский, – ответствовал он с ледяным достоинством. – Послушай. Я выдержал самый суровый экзамен, какой только можно придумать, и я хочу, чтобы ты это знал: да, выдержал; и могу поспорить – ты бы его не сдал. Но это деловой французский. Вот спроси меня что-нибудь из делового французского. Давай, спроси меня, как сказать: «Дорогой сэр. На ваш запрос от 18-го, с переводным векселем, вложенным в отдельный пакет, а также консульским счетом-фактурой на сумму шестнадцать долларов (или фунтов, франков, марок, лир, рублей, крон) и сорок пять центов (или шиллингов, сантимов, пфеннигов)».

– Да что с тобой такое?

– Говорю же тебе, это разные вещи. А другой французский, который я знаю, – какая-то чепуха, оставшаяся в памяти со времен приготовительной школы. Я знаю, как попросить шляпу моего размера, и сумею спросить дорогу, на случай если меня охватит неодолимое желание посетить Ботанический сад. Только у меня ни разу не возникало ни малейшего желания гулять по Ботаническому саду, и, уж поверь мне, если я когда-нибудь окажусь в шляпной лавке в Париже, то уж точно не позволю ни одному лупоглазому лягушатнику всучить мне шляпу, которая съедет мне на уши… Кроме того, поскольку у меня нет доброй сестренки, которая меня поправляла бы, мой разговорный стиль несколько страдает.

– Вот здорово! – произнес Морган, не обращая внимания на его болтовню. – Начало положено. Отличная работа. Она об этом подумала…

По широкой лестнице с полированными перилами в салон-ресторан спускались долговязые и важные мистер и миссис Лесли Перригор, педантично аккуратные и шагающие в ногу. А между ними, в чем-то их убеждая, шла Пегги Гленн.

Пегги едва доставала миссис Перригор до плеча. Очевидно, чтобы придать себе