Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан

Воин ожидал, что ядовито-зелёный блеск покажет себя остатком некоего злобного ритуала. Но он ошибся. То был светящийся мох, облюбовавший бугристые стены.

Корневища, свисающие нитями, мешали обзору, но Дэйран, сев на корточки, всё равно обыскал пещеру, То, что невозможно было увидеть глазом, находили руки. Там, где руки не могли достать, на помощь приходила фальката. Методом проб и ошибок он наткнулся на дыру в стене, расковыряв её, заглянул внутрь, обнаружив полое помещение и множество дряхлых, но не утративших своей красоты, фресок.

Лунный свет падал на них из отверстия в потолке.

«Похоже, это та усыпальница, о которой говорила Хионе».

Вход, вероятно, был с другой стороны кургана, но Дэйрану не это показалось странным, он задумался над дырой. С её помощью любой человек, находящийся в пещере, мог бы следить за всем, что творится внутри склепа. Её точно проделали искусственным путем, благодаря молотку, зубилу и чьей-то силе.

«Но за кем понадобилось следить в заброшенной усыпальнице? За мёртвыми?» Эта мысль — какой ни была абсурдной — уже не удивляла. Дэйран согласился бы принять и более безумные идеи, если они худо-бедно отвечали на его вопросы. И, будто вторя им, в голову снова вкрались мысли о призраках…

Вдруг — отголосок рассыпающихся камней. Дэйран посмотрел назад, но никого не увидел. Мгновение спустя звук повторился. Шарк-шарк, шарк-шарк. Грубо, опрометчиво, не стихая. Сердце налилось кровью.

«Они вернулись… вернулись, чтобы проверить…»

Рукоять фалькаты впилась в кулак, как лесной клещ в плоть. Дэйран присел, удерживаясь в положении атлета, готовящего тело к рывку, успокоил дыхание. Сердцебиение утихло. Сосредоточившись, этериарх различил шаги.

«Ага, значит, вас идёт несколько».

В коем-то веке темнота оказалась его союзником. Один рывок — и противник застигнут врасплох.

«Сейчас и проверю, кто вы!»

Он рванулся, но услышав знакомые голоса, остановился. Из-за угла появился силуэт Хионе.

— Эй, эй! — Она замахала руками. — Свои!

Вспыхнул свет. Неарх зажег факел.

— Это вы? — Дэйран опустил меч, вздохнув с облегчением путника, ожидавшего стаи волков, а увидевшего дорогого попутчика. Огонь заострил черты Неарха, глаза Хионе впали и потемнели. — Но вход в усыпальницу не здесь, правда? Тогда как вы…

— Нас привели следы, — отозвалась Хионе.

— Да, я прилично натоптался. — «Вот что бывает, когда долго не практикуешься…» — Нужно было заровнять их. Llen baw![5]

— Нет, не ваши. И не те, что у входа. Другие. Они тянулись с севера. — Затем она усмехнулась: сардонически, с горячей прямотой, но беззлобно, как могла только Хионе. — А вы стареете, этериарх. Надо ли напоминать, что мы не одни в лесу?

Она склонила голову набок. Её линоторакс был идеально подогнан под сильное, но по-женски стройное тело.

— Я мог бы то же самое сказать о факеле. Враги ошиваются поблизости. Если они заметят, что мы нашли место их сбора, больше мы не сыщем ни одного.

Молчаливый Неарх пожал плечами.

— О, не думаю, что их легко спугнуть, — вмешалась Хионе.

— То есть как?

— Мы кое-что узнали от священников.

— Это ведь обычная усыпальница. — Дэйран заламывал руки. — Скажи, что да. Гробница с дорогими вещами.

— Гробница… да. — Она вложила фалькату в ножны. Её лицо не улыбалось.

— Что-то ещё?

— Ну, если под дорогой вещью вы имеете ввиду какого-нибудь первосвященника.

Дэйран окинул её хмурым взором.

— Я бы поостерегся шутить над усопшими.

— Всё не так, — Хионе подняла руку, покачала головой. — Я говорю о живом первосвященнике. Раз в десятилетие владыка Авралех устраивает великое поминовение. В гробнице начинается его молитва. Вместе с ним явятся и его ученики, доверенные люди. Вот зачем чужаки приплыли на остров. Вот почему их следы мы находили у подножия кургана. Это предатели, хоть тресни!

— Что же получается. — Дэйран прикрыл глаза. Голова кипела от мыслей. — За кем мы охотимся? Что всё это значит?

Последняя надежда на то, что это паломники, обрушилась ещё при подходе к пещере, с тех пор одна безумная отгадка заменяла другую. Воры, разбойники, призраки, язычники… на острове, куда боялись ступить и Архикраторы Древности, благоговея перед духом Создателя и Его природы! Увы, в мире начинают происходить странные вещи: где-то загнила старая рана или вскрылась новая.

Он глянул на брешь в стене. Лунный свет, как и несколько минут назад, рассеивался по украшенной павлиньими перьями штукатурке.

— С другой стороны, всё сходится.

— Сходится? — переспросила Хионе, переглянувшись с Неархом.

— Отсюда они будут следить за обрядом. Видишь проём? Между камнями? Дождавшись подходящего момента, они нападут. Таково моё предположение, и неважно, кто они: воры, призраки или язычники. Нет у нас времени выяснять! Это же очевидно, как божий день. Друг мой, — он указал на Неарха, — предупреди остальных. Скажи им, надо отговорить первосвященника. Пусть перенесёт молитву.

«Сколько ещё таких нор, о которых ничего не знаем? А пока первосвященник в Агиа Глифада, чужаками займёмся мы. Как в старые добрые времена: но уже не по воле Архикратора, а по своей собственной».

— Остерегитесь, — раздался невозмутимый голос Неарха. — Иногда охотники превращаются в добычу.

_________________________________________________

[1] 1 миллитер = прибл. 1480 м.

[2] Асулл — название Солнца на ллингаре (языке, на котором говорят в Агиа Глифада).

[3] Лотмайн — название Луны на ллингаре.

[4] «Tavo» [тэйво] — «проклятье!» на ллингаре.

[5] «Llen baw» [лен бау] — «Вот несчастье!» на ллингаре.

Хлеба, зрелищ и адвоката

МАГНУС

Ипподром гудел, как улей, растревоженный жаркой погодой. Будто пчёлы, толпы слетелись на знаменитые гонки на колесницах, со флажками в руках садились на длинные скамьи, разговаривали, судачили, делали ставки. Богатые гости поднимались выше плебеев и занимали верхние ряды, а под балдахином за происходящим наблюдали сенаторы.

Магнус сидел в их числе на кресле, рядом с цезариссой Мелантой. Осматриваясь, он искал старшего брата. Патриции презрительными взорами сверлили простолюдинов, сенаторы равнодушно, со скучающими минами, тихо вели беседы, но нет — во множестве лиц не нашлось лица Гая Ульпия Сцеволы. Магистр как будто бы предоставил Магнусу своими руками разбираться с известной ему информацией.

Значит, помощи ожидать не от кого.

На коленях у трибуна лежал тот самый свиток, который Гай дал ему в Храме Талиона; свиток, содержание которого вызвало сомнения, тревогу и на целое утро после того, как он вернулся в гостиницу, заставило пролежать, кукуя.

Сколько Магнус не вчитывался, сражённый любопытством, не понимал, то ли это действительно консульский эдикт, и зря он подозревал Гая во лжи, то ли невероятно правдоподобная подделка.

— ГРАЖДАНЕ АРГЕЛАЙНА! — велегласно прозвучал голос Люциуса и разнёсся по ипподрому через трубы и резонаторы. — ПОПРИВЕТСТВУЕМ ГОСТЯ!

Он назвал имя Шъяла гир Велебура, а затем раздались аплодисменты, народ заулюлюкал, словно посол был героем, известным всей Амфиктионии. Но толпе было безразлично, во имя кого устраиваются игры.

Люциус Силмаез стоял на десять ступенек ниже. Магнус с возвышения видел его гордую осанку, не убитую поступью старости, и седые волосы. Он и сам походил на одного из тех рысаков, гривы которых сверкали в афесисе, готовые выйти на ристалище и привести возничих к победе.

— СЕГОДНЯ МЫ УСТРАИВАЕМ ГОНКИ В ЧЕСТЬ НАШИХ ДРУЗЕЙ! НЕСКОЛЬКО КОМАНД БУДУТ СОРЕВНОВАТЬСЯ ЗА ПРАВО ПОБЕДИТЕЛЯ, НО ТОЛЬКО ОДНА ДОБЬЁТСЯ СЛАВЫ!

Забрунели трубы, напомнив Магнусу гром литуусов по прибытии в Аргелайн, и правая рука консула приподняла венок из настурций, уронив круглую тень на стенки ипподрома.

В предвкушении грядущего веселья толпа утихла. Возничие ждали сигнала, народ — зрелища. Солнце давно уж перевалило за полдень и рассекало перистые облака, но с ранних петухов именно для этого момента сюда собирались люди.