Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другая перекличка связана с персонификацией Земли в образе женщины: «Но нас, благословенная Земля, / Прости за то, что роемся во чреве» = «Мы ползем, бугорки обнимаем, /Кочки тискаем зло, не любя, / И коленями Землю толкаем / От себя, от себя!».
Ну и напоследок сопоставим «Марш шахтеров» с песней «Тюменская нефть» и стихотворением «Революция в Тюмени» (оба — 1972), где лирическое мы выступает в образе нефтяников (продолжение образа шахтеров) и говорит об «ожившей» земле в результате своих действий: «Вот череп вскрыл отбойный молоток, / Задев кору большого полушарья» = «Я счастлив, что, превысив полномочия, / Мы взяли риск и вскрыли вены ей!»[1465] = «Пробились буры, бездну вскрыл алмаз» (отметим еще одинаковую образность в «Революции в Тюмени», «Гимне морю и горам» и «При всякой погоде…»: «В болото входит бур, как в масло нож», «Как воду нож, взрезаем черный купол», «Море бурное режет наш сейнер»).
В «Революция в Тюмени» герои «освобождают» нефть, томящуюся в земной «утробе», а в «Марше шахтеров» — отнимают у чертей уголь. Понятно, что оба эти образа метафоричны — их можно истолковать как энергию, которой не хватает людям. Собственно, об этом прямым текстом говорится в «Революции в Тюмени», где «нефть из скважин бьет фонтаном мысли, / Становится энергиею масс / В прямом и тоже в переносном смысле». Да и сам Высоцкий был носителем именно такой сверхмощной энергии, которой щедро делился с людьми. Причем пробуждение природы в его творчестве зачастую является аллегорией пробуждения людей от спячки: «И ожила земля…» («Тюменская нефть», 1972) = «Запела вода, пробуждаясь от сна» («Проделав брешь в затишье…», 1972).
Если в стихотворении «Упрямо я стремлюсь ко дну…» лирический герой говорит: «.. Давленье мне хребет ломает, / Вода выталкивает вон, / И глубина не принимает», — то и в «Революции в Тюмени» читаем: «Но есть сопротивление пластов» (подобное же сопротивление имело место в «Марше шахтеров»: «Вгрызаясь вглубь веков хоть на виток…»). Во всех этих случаях представлено погружение героев вглубь — за тайнами бытия и за «солью земли» (нефтью или углем).
Более того, нефть в «Революции в Тюмени» и «Тюменской нефти» является еще и аллегорией самих людей, поскольку ее описание полностью соответствует поведению героев «Баллады о ненависти» и «Баллады о времени», написанных для фильма «Стрелы Робин Гуда» (1975): «Но близок час великих перемен» = «Занят замок отрядами вольных стрелков, / Ну а с ними придут перемены» /5; 313/; «Сквозила нефтью из открытых пор» = «Ненависть потом сквозь кожу сочится»; «Становится энергиею масс» = «Головы наши палит»; «Болит кора земли, и пульс возрос» = «Но ненависть глухо бурлила в ручьях» /5; 316/; «Боль нестерпима, силы на исходе» = «Мы в плену у бессилия бьемся сейчас» (АР-2-202); «И нефть в утробе призывает “SOS”» = «Ненависть требует выхода, ждет»; «Вся исходя тоскою по свободе»[1466] = «Но не злоба нас будет из плена вести»; «А это — человечьи пот и слезы» = «Свежий ветер нам высушит слезы у глаз»; «И что за революция — без жертв, / К тому же здесь еще — без человечьих?» = «Ненависть жаждет и хочет напиться / Черною кровью врагов» (между тем, в первом случае сначала говорилось об отсутствии врагов: «Нет классовой борьбы, живых врагов»; АР-2-82).
Итак, нефть является как символом энергии, так и аллегорией людей, изнывающих от рабства, ненавидящих своих палачей и стремящихся на свободу (аналогичный прием использовал Маяковский в поэме «Владимир Ильич Ленин», 1924: «…но уже горение рабочей лавы / по кратеру партии рвется из-под земель»). Поэтому концовка «Революции в Тюмени» повторяет заключительный фрагмент «Дельфинов и психов», где дельфины и киты освобождают узников психиатрической больницы: «…они распахнули настежь все входы и выходы, они идут к нам и какими-то чудными голосами что-то читают. Про нас. Мы свободны!» = «Но нефть свободна! Не могу не петь / Про эту революцию в Тюмени».
Что же касается образа шахтеров, то за несколько лет до «Марша шахтеров» он уже встречался в «Случае на шахте» (1967), где главный герой представал в образе добытчика угля: «И вот он прямо с корабля / Пришел стране давать угля» (сравним в «Марше шахтеров»: «И шуточку “Даешь стране угля" / Мы чувствуем на собственных ладонях»).
Если в этой песне героя завалило («У нас стахановец, гагановец, загладовец, — и надо ведь, / Чтоб завалило именно его!»), то в «Марше шахтеров» сказано: «Не бойся заблудиться в темноте / И захлебнуться пылью — не один ты!». О возможности быть заваленным говорилось также в песне «Ты идешь по кромке ледника…» (1969): «.. Предостерегая всякий раз / Камнепадом и оскалом трещин». А в черновиках песни «Летела жизнь» (1978) лирический герой будет вспоминать об этом как о своем лагерном опыте: «А вот гора, с которой осыпало / Камнями нас… Стою, как ротозей. / Отсюда разбрелись, куда попало, / Учившие меня любить друзей» 15; 493/.
В целом же ситуация, когда друзья и коллеги бросают лирического героя на погибель («Вот раскопаем — он опять / Начнет три нормы выполнять, / Начнет стране угля давать — и нам хана!»), будет разрабатываться в «Человеке за бортом» и в «Балладе о брошенном корабле».
А мотив притворного сочувствия погибшему герою: «Служил он в Таллине, при Сталине, / Теперь лежит заваленный — / Нам жаль по-человечески его», — встретится в песне «Штормит весь вечер, и пока…» (1973), где лирический герой будет говорить уже от своего лица: «Мне посочувствуют слегка, / Погибшему, но издалека».
Он в прошлом младший офицер…
В такой же маске выступит герой в стихотворении «Попытка самоубийства» (1978): «И вот легли на спусковой крючок / Бескровные фаланги офицера. <…> О! Как недолог путь от кобуры / До выбритого начисто виска!». Сравним с песней белых офицеров (1965): «Всё разбилось, поломалось, / Нам осталась только малость — / Только выстрелить в висок иль во врага». Вспомним в этой связи и самоубийство белогвардейского поручика Брусенцова в фильме «Служили два товарища», съемки которого как раз проходили в 1967 году, когда был написан «Случай на шахте».
Его
