Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот день, расхваливая Абаса перед Шамси, он зашел особенно далеко. Абас досадливо морщился, останавливал отца, но тот не унимался. А Шамси внимательно слушал и с удовольствием поддакивал Хабибулле, — какой дед не радуется, когда хорошо говорят о его внуке?
Но вдруг Шамси прервал Хабибуллу:
— Ты все только об Абасе… — в словах старика прозвучала обида за кого-то другого, не менее достойного.
Абас понял эти слова по-своему.
— Да никакой я, дедушка, не герой. Таких, как я, тысячи! — сказал он, стыдливо оглядываясь — не услышал бы кто-нибудь, как расхваливают его отец и дед.
А Хабибулла, во власти своих новых чувств, удивленно уставился на Шамси:
— Только об Абасе? А о ком же еще мне говорить?
— О ком, как не о сыне моем Бале? — воскликнул Шамси, в свою очередь удивляясь.
— Ах, вот ты о ком!.. — понял наконец Хабибулла. Что за черт! Мало того, что, поддавшись отцовским чувствам, он проявил слабость и принялся восторгаться подвигами советского солдата, он, оказывается, настроил на этот лад и старика. Следовало бы вправить мозги старому дуралею! Но здесь, в госпитале, среди раненых солдат, не место распространяться на такие темы.
Тем не менее он злобно хмыкнул:
— А сын твой Бала вовсе и не герой!
Шамси показалось, что он ослышался:
— Не герой… Как это так?..
— Не герой! — грубо подтвердил Хабибулла.
Абас с укором взглянул на отца: к чему этот нелепый спор?
А Шамси насупился.
— Твой сын — герой, а мой — нет? — спросил он с вызовом, в надежде, что Хабибулла пойдет на попятный.
Но тот уже не мог остановиться.
— Бала, твой сын, предался Гитлеру, немцам и теперь воюет в мусульманских белых частях против Красной Армии! — понизив голос, прошипел он.
Глаза Абаса широко раскрылись: что за чушь плетет отец про дядю Балу?
Очевидно, до Хабибуллы дошли какие-то слухи о Бале. Вряд ли верил он, что молодой способный советский архитектор, ведущий: большую, интересную работу, сулящую ему прекрасное будущее, мог стать предателем. Но, вопреки трезвому рассудку, неизменное восхищение Германией, давним другом «Великой Турции», заставляло Хабибуллу предполагать, что любой человек, оказавшийся в положении Балы, не мог не признать превосходства немцев, не мог не перейти на их сторону. И сейчас эти свои измышления он с легкостью выдал за факт.
Седые брови Шамси грозно сдвинулись: его сын Бала предался Гитлеру, воюет против Красной Армии?
— Ты, черные очки, поменьше врал бы! — сказал он, сжав свои большие кулаки. Он был очень стар, Шамси Шамсиев, ему в том году исполнилось восемьдесят, однако кулаки его не предвещали ничего доброго.
Хабибулла опасливо отстранился:
— Твое дело верить или не верить…
Нет, Шамси не хотел верить, не хотел слушать такое о своем сыне. Губы его дрожали от обиды за Балу, за себя.
— Ну что ж… — сказал он, тяжело вздохнув, и повернулся к Абасу: — Ты поправляйся, внучек. А я пойду… — Взявшись за палку, он поднялся с места.
— Я провожу тебя, дедушка, — предложил Абас и, в свою очередь берясь за палку, зашагал вслед за стариком.
У выхода Шамси остановился. Он тронул своей палкой палку внука и, грустно улыбнувшись, сказал на прощание:
— Старый — что малый!..
Хабибулла встретил вернувшегося Абаса с усмешкой:
— Не знал я, что ты такой почтительный внук! — Он чувствовал, что сын осуждает его.
— А я, извини меня, не знал, что ты такой жестокий!.. — Лицо Абаса было сумрачно. — Ты что же, прикажешь мне не уважать деда? — спросил он резко.
— Он — отец твоей матери, не спорю… Но достаточно ли этого для уважения? Неграмотный лавочник, невежественный человек, слепая жертва мошенника Балых-аги!.. О, был бы жив твой дед Бахрам-бек — да пребудет он вечно в раю! — его-то ты должен был бы уважать по его делам, не мог бы не гордиться им! Убили его елисаветпольские мужики, мерзавцы!
— Я не знал покойного деда, возможно, он был достоин уважения. Странно, однако… За что же убили его крестьяне?
— За что? — с яростью вскинулся Хабибулла. — За то, что твой дед хотел, чтоб его земля была его землей и чтоб после его смерти навечно владели ею его дети и внуки и оставались бы беками-землевладельцами! — одним духом, захлебываясь, выпалил Хабибулла. — Пора понять это тебе, внуку Бахрам-бека, да пребудет он в раю! Не маленький ты уже, слава аллаху, — солдат!
Хабибулла закашлялся, платком вытер пот со лба. Абас дал ему успокоиться, потом сказал негромко, но решительно:
— Я не верю, что дядя Бала предался немцам!
— Задолбил ты: дядя Бала, дядя Бала!.. — хрипло произнес Хабибулла. — А он и дядей-то тебе едва приходится: матери твоей он ведь не родной брат, а сводный, от этой деревенщины Ругя. Как говорится у русских: седьмая вода на киселе!
Абас стоял на своем:
— Дело не в том, седьмая или восьмая вода, а в том, что человека зря обвиняют в измене родине!
— Зря или не зря — увидим!
— Увидим!..
Так спорили между собой отец и сын, сидя на деревянном диване в коридоре госпиталя, а Шамси тем временем неторопливо шагал к дому.
«Зачем Бала уйдет к немцам воевать против русских?» — рассуждал он. И так как дорога к дому была дальняя, то времени у Шамси хватало, чтоб поразмыслить об этом обстоятельней.
В самом деле… Его сын Бала детство и юность при жил в Баку в соседстве с русскими, с армянами, с евреями, — а что плохого видел он от них?.. Бала мусульманин, а они неверные? Правильно. Но по правде сказать, не слишком-то верит сын в аллаха и в пророка Магомета, как и многие русские — в своего Иисуса, а евреи — в своего Моисея. А если б даже и верил, то немцы, как известно, — тоже неверные… Русские пьют водку? Но теперь и Бала в компании не отказывается от рюмки… Русские женщины ходят с открытым лицом? А поглядите на азербайджанок — многие давно забыли чадру. Вот разве что Ана-ханум по сей день прячет свои морщины да кости, чтоб не пленился ими, упаси аллах, какой-нибудь мужчина…
— Нет никаких причин у Балы, чтоб перейти к немцам и воевать против русских! — убежденно проговорил Шамси, подходя к воротам Крепости. — Врут, бесстыдно врут черные очки!
«Есть такие люди»
