Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мир, Баджи-джан, наконец-то мир! — провозглашает Чингиз с таким облегчением, словно он всю войну провел на фронте и наконец дождался вожделенного часа.
Он лезет к Баджи с объятиями, она упирается ему в грудь, стараясь сдержать его пьяный порыв. Но он настойчив, и она пытается отделаться от него шуткой:
— Берегись, Чингиз: я расскажу твоей жене!
— Что для меня жена в сравнении с тобой?
— В таком случае придется пожаловаться твоему уважаемому тестю!
— А ну его к черту! Толку от него все равно что от козла молока! — Чингиз поворачивается к Скурыдину. — Верно, Андрюша? — Очевидно, он имеет в виду неудачу с пьесой. — Я знаю, Баджи, ты меня не любишь, не уважаешь, всегда принимаешь в штыки все мои начинания, но я все равно — твой друг!
Скурыдин ведет себя сдержанней:
— Я рад подтвердить, что Чингиз вас очень уважает, он неоднократно говорил мне об этом. Что же до наших с вами творческих споров, так ведь они, в конце концов, пошли на пользу общему делу! Забудем о них в этот великий день и будем друзьями!
Ободренный словами Скурыдина, Чингиз предпринимает новое наступление:
— Неужели, Баджи-джан, не разрешишь мне в этот великий день обнять тебя и по-дружески расцеловать?
Да, поистине велик сегодняшний день, и не к чему упрямиться, строить из себя недотрогу из-за такого пустяка. И, превозмогай неприязнь, Баджи подставляет Чингизу щеку:
— Шайтан с тобой целуй!
Чингиз осклабился и, обняв Баджи, осторожно коснулся губами ее щеки:
— Спасибо!
Скурыдин захлопал в ладоши. Отвесив почтительный поклон, он потянул за собой не в меру разнежившегося Чингиза…
Приятели долго слонялись но бульвару. В кипарисовой аллее они встретили Хабибуллу.
— Присоединяйтесь, старик, к нашему обществу! — воскликнул Чингиз, фамильярно подхватив под руку одиноко шагавшего Хабибуллу. — Не пожалеете!
— Не могу… — буркнул Хабибулла, пытаясь высвободиться. — Спешу по делу.
— Мы видели, как вы спешите! — Чингиз довольно метко изобразил унылую фигуру и вялую походку Хабибуллы. — Правильно я показываю, Андрюша?
— В самом деле, Хабибулла-бек, почему бы вам не разделить с нами компанию? — сказал в ответ Скурыдин. — Мы с вами обычно находили весьма интересные темы для беседы… Тем более что наши встречи, вероятно, скоро прекратятся… — добавил он.
— А что так? — встревожился Хабибулла.
— Собираюсь в недалеком будущем покинуть Азербайджан.
— В какие же края собираетесь, если не секрет?
— Пора домой, в Россию, — куда же еще?
— А здесь — обижают вас, что ли?
— Что вы, Хабибулла-бек, что вы! Азербайджанцы исключительно славный и гостеприимный народ!
— Так что же заставляет вас уехать?
— В гостях хорошо, а дома лучше! Как говорят турки: гость ест не то, на что рассчитывал, а то, чем его угощают!
Хабибулла нахмурился. Не то, на что рассчитывал?.. Хорош, оказывается, этот ученый востоковед!
— Есть и другая турецкая поговорка насчет гостей: как только брюхо насытит — глаза на дверь смотрят! — сказал он с неожиданной грубостью.
Скурыдин собрался было ответить, но Чингиз, видя, что разговор принимает опасный оборот, опередил его:
— Да хватит вам, друзья! В такой чудесный день можно было б найти более приятные темы — вино, женщины!
Хабибулла взял себя в руки.
— Первой теме ты уже отдал немалую дань! — ухмыльнулся он, смягчаясь. — Что ж до второй… Я видел здесь на бульваре нашу Телли с ее спекулянтом.
— Вам, старик, повезло больше, чем мне, хотя я и встретил тут целую шестерку знакомых дам!
— Какую шестерку? — не понял Хабибулла.
— Прекрасную Баджи с ее девчонкой и старухой свекровью… — Чингиз загнул три пальца. — Вашу бывшую супругу Фатьму с вашими двумя дочками — еще три. Вот и получается шесть знакомых дам!.. Да, чуть не забыл: с ними был один весьма приятный молодой человек — не кто иной, как ваш сын Абас!
Лицо Хабибуллы на миг прояснилось. Какая радость, что Абас смог преодолеть дорогу от дома до бульвара! Обидно только, что не хватило у мальчишки ума показаться в этот день перед людьми рядом с отцом.
— Мои родственнички не жалуют меня своим обществом даже в праздник Победы! — сказал он, и лицо его снова стало мрачным.
— Не огорчайтесь, Хабибулла-бек! — Чингиз похлопал его по плечу. — Давайте поговорим о чем-нибудь более веселом, чем родственники! Кого из друзей вы видели на бульваре?
— Я же сказал, что встретил Телли! Идет со своим Мовсумом Садыховичем, как законная жена, задрав голову, никого и ничего не стыдясь. Нашла кем гордиться!
Чингиз погрозил пальцем:
— А вы, бывший донжуан, как видно, приревновали вашу старую любовь?
— Точнее сказать — постаревшую! — съязвил Хабибулла. Телли, если не ошибаюсь, сорок, а ведь я-то помню ее, когда ей было двадцать с небольшим… — Глаза Хабибуллы блеснули. — Чудесная она была тогда!.. Нам с тобой, Чингиз, есть о чем вспомнить!
Скурыдин, довольный, что разговор принял мирное направление, заметил:
— Она еще и теперь недурна, что называется — женщина в расцвете! Веселый, легкий характер!
Чингиз и Хабибулла самодовольно рассмеялись…
Шестерка дам и весьма приятный молодой человек, как выразился Чингиз, приближались понемногу к перекрестку. Стали прощаться, но Фатьма, видя, как оживленно толкуют о чем-то Абас и Нинель, сказала сыну:
— Может быть, хочешь проводить Нинель до дому?
— Если Баджи-ханум разрешит, — учтиво поклонился Абас.
Баджи не слишком обрадовалась предложению Фатьмы. Но какие, собственно, основания обижать парня отказом?
— Не только разрешаю, но буду рада, если зайдешь к нам, — ты ведь в последний раз был у нас еще до войны, — любезно ответила она Абасу.
Не успела Баджи вернуться домой, как принесли телеграмму… Милый, славный Яков Григорьевич — вспомнил, поздравил сестру Баджи с победой, добавил радости и итог прекрасный день! Нужно немедленно ответить.
Перо легко скользнуло по бумаге, и Баджи, одобрительно улыбаясь, думала: не телеграмма, а целое послание! Но, пробежав написанное, она заколебалась: не многословно ли и, еще того хуже, не назойливо ли? Бывает ведь, что написанное от души истолковывается по-иному.
В соседней комнате, через полуоткрытую дверь, Баджи видела тетю Марию. Та сидела за столом, перебирала какие-то бумаги, фотографии. Баджи знала: это — Сашины карточки.
В который-то раз рассматривает их тетя Мария! На одной — Саша, совсем малыш, гордо восседает на деревянной лошадке. На другой — он со школьным ранцем за плечами. Есть и такая, где Саша уже взрослый — в остроконечном красноармейском шлеме времен гражданской войны. И еще одна — в форме командира со «шпалой» в петлице.
Баджи показалось, что тетя Мария плачет — тихо, украдкой, чтобы никто в доме не заметил. Сердце Баджи наполнилось печалью,
