Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немало унизительных минут пережил Чингиз в разговоре с Баджи, но подобно тому, как некогда легко смирился со своей неспособностью быть актером, так и теперь он не впадал в отчаяние от неудачи на стезе драматургии.
Наконец он зажег папиросу, втянул в себя дым и, увидя на зеленом сукне стола список пьес, вписал в него «Грозу». Откинувшись в кресле, он окинул взглядом богатое убранство кабинета начальника и пришел к неожиданному утешительному выводу, что руководить искусством значительно легче, чем творить самому.
Баджи тем временем спускалась по мраморным ступенькам лестницы.
«Похоже, что у Чингиза хватило ума, а может быть, хитрости, чтоб круто повернуть политику, — размышляла она. — Но, так или иначе, отныне ему придется действовать в интересах театра, искусства!.. — Она вдруг вспомнила о Гамиде. — Нужно скорей проведать беднягу, поделиться с ним новостями, обрадовать его. А затем — в театр, к товарищам!..»
Выйдя на улицу, Баджи встретилась со Скурыдиным.
— Ласкающий твой лик блистает, как заря! — с шутливым пафосом приветствовал он ее стихом классической поэзии и в то же время давал понять, что не придает значения их недавним столкновениям. Но, увидев ее холодное лицо, он перешел на прозу: — Видели вы новое начальство?.. — Скурыдин кивнул на здание комитета. — Как там выглядит наш Чингиз? Не заважничал? Я еще не видел его в председательском кресле.
— Полон новых идей и планов… Ждет помощи от друзей… Вы, наверно, к нему?
— Мы — друзья, как знаете.
— Да, в друзьях люди всегда нуждаются!.. — И, уже уходя, добавила: — В добрых друзьях, конечно!
Тяжелое ранение
Советская Армия двигалась вперед, нанося врагу сокрушительные удары.
Зимой того года полностью была снята блокада Ленинграда. Весной освобождены были Одесса, Севастополь. В разгар лета — Минск, Вильнюс, сотни и тысячи населенных пунктов. Все чаще раздавались в Москве победные салюты.
В один из знойных июльских дней к Баджи явилась Фатьма с письмом в руке.
— Не знаю, радоваться или плакать… — сказала она, протягивая письмо, а слезы так и лились по ее щекам. — Сейчас получила… Вот, прочти…
Оказывается, Абас ранен, уже две недели находится в Баку, в госпитале. Хочет повидаться с родными.
«Радоваться или плакать?.. — с болью в сердце подумала Баджи. — О, если б Саша, пусть даже тяжело раненный, появился в Баку так же, как Абас!..»
— Радоваться нужно, Фатьма-джан, радоваться! — ответила она, обнимая Фатьму. — Шив он, а раны заживут!
Да и что другое могла она сказать, если месяц назад пришло известие, что Саша убит. В семье, казалось, уже и не ждали иного, но горестный листок со словами «погиб смертью героя» обрушился на всех как неожиданный удар.
— Спасибо тебе, Баджи, за добрые слова… — сказала Фатьма, вытирая слезы. — Что ж, пойду в госпиталь, повидаю моего мальчика.
Она направилась к двери, но Баджи остановила ее.
— Я пойду с тобой! — сказала она: уж если не дано ей счастья увидеть Сашу, то хотя бы приобщиться к радости других.
А вслед за матерью попросилась и Нинель:
— И я с вами! Можно?..
Все они пришли в госпиталь. Но в палату пустили только Фатьму — мать раненого.
Дожидаясь ее, Баджи и Нинель уселись на скамье в чахлом больничном садике. Июльский зной, разморив их, не располагал к разговору, и Баджи, полузакрыв глаза, молча наблюдала за соседними скамьями, где сидели раненые в больничных халатах и пижамах, курили, играли в домино.
Вот медленно прохаживается по садовой дорожке юноша с рукой в лубке, на перевязи. За ним, втянув забинтованную голову в плечи, тяжело передвигается другой. В шлепанцах на босу ногу, опираясь на палку, ковыляет третий. Знакомая картина… Скорей пришел бы конец войне!
А вот широко шагает высокий мужчина в белом халате, в белой! шапочке, по-видимому — врач. Как он напоминает Королева!..
Не один месяц работала она бок о бок с доктором Королевым. А что знала она о нем? Порой ее тянуло поговорить с ним запросто, по душам, но всякий раз что-то удерживало ее. Она словно оказывалась перед дверью с надписью: «Посторонним вход воспрещен».
Но вот однажды во время ночного дежурства, когда канонада утихла, а госпиталь был уже погружен в сон и вызовы из палат стали редки, она и доктор разговорились.
— Мой отец родился в Белоруссии и звали его — не удивляйтесь — Гершка Кениг… — сказал Королев.
И Баджи узнала, что мальчиком лет десяти Гершка был похищен «хватунами» поставщиками малолетних рекрутов в царскую армию. Обычно похищенных обращала в православие, но Гершка, не столько из верности богу своих отцов, сколько из чувства протеста, не давал себя окрестить. Не сломили упрямца ни карцер, ни побои. Но имя и фамилию ему все же переменили в полковой канцелярии на Григория Королева — незачем будущему николаевскому солдату носить имя Гершка и фамилию Кениг.
Три десятка лучших лет своей жизни отдал Григорий Королев службе в царской армии, немолодым освободился от суровой солдатчины и женился. Как николаевский солдат, он получил право жить в столице, обосновался в Санкт-Петербурге и поступил рабочим на Путиловский завод. Проработав там четверть века, он накрепко связал себя с заводским людом, превратился из солдата в питерского пролетария и лишь на закате жизни снова взялся за оружие и у Пулковских высот сложил седую голову от пули белогвардейца.
Сына своего он давно определил в петербургскую гимназию, но окончить ее Якову не удалось — началась революция, гимназист ушел в Красную Армию, на фронт. После гражданской войны Яков поступил на медицинский факультет, стал врачом.
Баджи не стала расспрашивать, есть ли у него семья. Он сам рассказал, что женат, что есть у него дочка, ровесница Нинель.
— Они здесь, с вами? — спросила Баджи.
— Жену с дочкой и тещей война застала на даче в Белоруссии. С той поры нет от них никаких вестей, — ответил он, и лицо его потемнело…
Так было тогда в Ленинграде.
Теперь, сидя в садике рядом с Нинель и машинально вертя в руках засохшую веточку, Баджи взглянула на дочку… О чем она думает?
А думала Нинель тоже о войне, приносящей людям столько горя, о погибшем отце. Не пощадила война даже Абаску, из-за которого сидит она сейчас в этом больничном садике.
Она не очень-то дружила с черномазым подростком, не упускавшим случая дернуть ее за косу, дать тумака, бросить вслед дерзкое слово. Не в пример своим
