Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

На одном конце блиндажа с бревенчатого наката свисали плащ-палатки, служившие занавесом. За ними — наскоро сколоченный помост — эстрада, и закуток — актерская уборная. Гримировались актеры на нарах, при свете коптилки: шальной снаряд перед самым прибытием бригады перебил провод. Было холодно, тесно.

Но вот вспыхнул электрический свет, раздались радостные возгласы, хлопки: молодцы связисты — не подвели! Актеры заторопились: чего доброго, снова погаснет. Начальник бригады, как боевой командир, скупо и точно определял очередность выступлений актеров, зорко осматривал каждого, выходившего на «сцену».

Баджи с волнением ждала своей очереди, твердила текст роли.

— Ну, ни пуха вам ни пера! — услышала она наконец шепот Арнольда Львовича, почувствовала легкий толчок в спину и очутилась рядом с Геннадием на сцене.

Блиндаж то и дело содрогался от разрыва снарядов, но зрители, увлеченные спором между Агафьей Тихоновной и Подколесиным, не обращали внимания на то, что творится за стенами блиндажа…

На обратном пути агитбригада завернула в летную часть. После концерта к Баджи подошел летчик — тот самый, который встретился по дороге.

— Мы тоже выполнили свое обещание! — тоном заговорщика сказал он ей…

Утром, придя в госпиталь, Баджи поспешила в ординаторскую, рассказала Королеву о вчерашнем дне.

— Прежде чем брать на себя такое совместительство, необходимо спросить разрешения начальства, — охладил он ее пыл. — Поглядите в зеркало, — на кого, извините меня, вы стали похожи?

Баджи посмотрела в зеркало над умывальником… Да, не слишком хороша! Щеки ввалились, под глазами темные круги, нос вытянулся.

— Конечно, я немного похудела… — признала она. — Как все…

— А ну, взвесьтесь-ка, благо весы рядом!

Баджи осторожно ступила на металлическую площадку, двинула гирьку к привычной цифре своего веса. Клювик упал вниз. Легкими толчками Баджи повела гирьку назад… Еще, еще. Аллах великий, в самом деле, какая же она стала легкая!

— С этого дня часть своего донорского пайка я буду отдавать вашей дочке. Не спорьте, сестра Баджи! У меня есть для этого достаточно оснований… — сказал Королев, бросив взгляд на весы.

В стенах комитета

Баджи взяла телефонную трубку, набрала номер. Слабый старческий голос матери Гамида сообщил, что у сына воспаление легких.

Как жаль, что Гамид болен! Огорчительно и то, что болен он именно сейчас, когда все в театре только и говорят, что репертуар пришел в упадок. Гамид своим авторитетом сумел бы многого добиться в комитете. Пора, давно пора перейти от слов к делу.

Баджи с минуту постояла у телефона, не расставаясь с трубкой, прислушиваясь к коротким сигналам. И вдруг ее осенило: а что, если ей самой пойти в комитет поговорить от своего имени и от имени тех, кто с ней согласен? А если она потерпит неудачу, — пойти еще выше! В конце концов, это ее право, ее долг: она же актриса!

В комитете Баджи быстро прошла по красной ковровой дорожке мимо ряда дверей с названиями отделов, пока наконец не очутилась у цели. Молоденькая секретарша, обменявшись с ней двумя-тремя фразами, скрылась за дверью с табличкой «Председатель комитета». Из кабинета послышался голос, показавшийся Баджи знакомым:

— Пусть войдет!

Она перешагнула порог и остановилась в изумлении: у огромного письменного стола, покрытого зеленым сукном, стоял Чингиз.

— Не ожидала?.. — спросил он, наслаждаясь ее смущением. — Доброе утро, Баджи! Счастлив видеть тебя. Проходи, пожалуйста!

С подчеркнутым радушием он протянул ей обе руки.

— Сожалею, что побеспокоила… Я пришла не к тебе… — холодно промолвила Баджи.

— Понимаю… Видишь ли, начальство наше вчера отбыло в отпуск, и я временно замещаю председателя… Да ты садись, не смущайся! — Чингиз почти силой усадил ее в кресло, а сам сел а стол. — Я слушаю тебя…

Его взгляд был полон внимания, но Баджи молчала.

— Учти, Баджи, комитет высоко ценит тебя как актрису и как человека. И не забудь, что ты сейчас находишься не просто в кабинете начальника, но и друга. Скажи откровенно: что привело тебя к нам в комитет?

— Да я и не думаю скрывать! Пришла я сюда по многим делам, между прочим и по поводу твоей пьесы.

К удивлению Баджи, лицо Чингиза сохранило спокойное внимание.

— Да, с пьесой моей получилось неладно… — со вздохом заметил он. — Теперь я признаю правоту твоих выступлений на обсуждении, на банкете, да и вообще… Но, как знаешь, человек слаб! Тогда я был охвачен честолюбием, возымел желание стать драматургом, купаться, как говорят, в лучах славы… Теперь все это — позади!.. — Он сделал жест, как бы отмахиваясь от досадного прошлого. — И мой долг — исправить свои ошибки!

Баджи слушала и не верила своим ушам: неужели это говорит Чингиз? Куда девалась его самонадеянность?

— Кстати: мы снимаем с репертуара «Наши дни», — продолжал Чингиз. — А в дальнейшем я буду счастлив помочь театру, чем только смогу… И при этом я очень рассчитываю на поддержку таких людей, как ты, как Гамид… — Чингиз назвал еще несколько актерских имен, которыми заслуженно гордился театр.

Баджи не сразу нашлась что ответить, а Чингиз между тем, нагнувшись над ящиком письменного стола, вытащил оттуда какой-то листок.

— Я тут наметил перечень будущих постановок… Пьесы Мирзы Фатали Ахундова, Джафара Джабарлы… «Фархад и Ширин»… «Отелло» и «Гамлет»… И советские русские пьесы…

— Надеюсь, ты не забыл пьесы русской классики? — спросила Баджи.

— А не перегрузим ли мы тогда репертуар театра иностранщиной?

Баджи широко раскрыла глаза… Годы назад, в гостях у Али-Сатара ей довелось как-то увидеть в его альбоме старые фотографии: Али-Сатар в роли Осипа в «Ревизоре», он же — в роли Кнурова в «Бесприданнице», в роли Луки в «На дне». Переворачивая страницы альбома, словно страницы истории родного театра, она еще тогда убедилась, сколь неразрывно связан азербайджанский театр с русской классической драматургией.

— Тебе, Чингиз, видному деятелю комитета по делам искусств, пора бы знать, что русская классика для нас — не иностранщина! — сказала она.

Чингиз спохватился:

— Ты неверно истолковала это слово — я просто обмолвился. Ну кто же, как не комитет, знает и ценит огромное значение русской передовой драматургии и вообще прогрессивное влияние русской театральной культуры в целом и так далее?

«Вообще, в целом и так далее!..»

— Гамид говорил как-то, что мечтает поставить «Грозу» Островского. Что ж, я всячески поддержу его. Он хотел бы, чтоб ты играла Катерину. И здесь спорить с ним не приходится: ну кто же более тебя достоин стать «лучом света в темном царстве»? — Чингиз засмеялся, довольный своей остротой.

Положительно, в то утро Баджи не узнавала его!..

Проводив Баджи до дверей, Чингиз вернулся к столу, вынул