Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наряду с этим герой называет себя деловитым: «Я отдал рапорт весело, на совесть, / Разборчиво и очень делово» («Первый космонавт»), «И хотя горячился — воевал делово» («Песня о погибшем друге»), «Только к утру обнаружила Правда пропажу / И подивилась, себя оглядев делово» («Притча о Правде»), «Стал папаше отвечать делово» («Мореплаватель-одиночка» /5; 438/), «Я деловой, я занятой и неумелый» («Песня Белого Кролика»; АР-1-101). Как говорил Давид Карапетян: «…расчетливый, деловитый и скромный еврейский мальчик, просыпавшийся в Высоцком на трезвую голову, неизменно оказывался побежденным разгульным русским мужиком»[1440]'*7.
2) автобиографичность строк «Мне горло промочить — и я сойду за человека» подверждается экспромтом, сочиненным Высоцким во время гастролей в Ставропольском крае в 1978 году: «Надо выпивать немножко, / Чтоб не выглядеть, как “трешка”, / Ни зеленым, ни помятым / И ни в чем не виноватым…»[1441]. Эта же мысль проводится в стихотворении «Снег скрипел подо мной…» (1977): «Ах, ямщик удалой пьет и хлещет коней, / А непьяный ямщик — замерзает».
3) поэт прямо говорит о своей дружбе с «большими людьми»: «Хороших знаю хуже я — / У них, должно быть, крылья! / С плохими — даже дружен я, — / Они хотят оружия, / Оружия, оружия, / Насилья!». Как вспоминает Иван Дыховичный: «Высоцкий, в общем, дружил и с чиновниками. И он умел с ними дружить — умел с ними хихикать, он умел с ними пить водку (во всяком случае, делать вид, что с ними пьет), умел дарить им пластинки, общаться, спрашивать “как дела?”, заботиться»[1442].
4) «Весь вывернусь наружу я / И голенькую правду / Спою других не хуже я…». Через несколько лет в таком же образе автор выведет самого себя: «Голая Правда божилась, клялась и рыдала». А «наружу» он собирался «вывернуться» в песнях «Я к вам пишу» и «Про второе “я”»: «Я все вопросы освещу сполна — / Как на духу попу в исповедальне», «Очищусь — ничего не скрою я!».
5) «Ах, эта жизнь грошовая! / Как пыль, подуй — и нет» = «Здесь я доподлинно узнал, / Что наша жизнь — копеечка!» («Баллада о детстве», 1975; АР-9-139).
6) Строка «Все маленькие люди без оружия — мишени» вызывает в памяти «Песню про первые ряды» (1970), где лирический герой также говорил о себе: «Стволы глазищ числом до десяти — / Как дула на мишень, но на живую, — / Затылок мой от взглядов не спасти..»[1443].
Да и сам Высоцкий ощущал себя «маленьким человеком»: «И даже лилипут, избавленный от пут, / Хоть раз в году бывает Гулливером» («Горизонт»; АР-3-114), «Он со мной сравним, как с пешкой слон!» («Честь шахматной короны» /3; 383/), «И мы молчим, как подставные пешки» («Приговоренные к жизни»), «Ах, жаль, что я — лишь / Обычная мышь!» («Песня мыши»), «Теперь я — капля в море, / Я — кадр в немом кино» («Общаюсь с тишиной я…»).
Более того, наблюдается совсем уж странная перекличка между «Балладой об оружии» и песней «Две судьбы»: «За узкими плечами небольшого человека / Стоят понуро, хмуро дуры — две больших войны» = «Огляделся — лодка рядом, — / А за мною по корягам, дико охая, / Припустились, подвывая, / Две судьбы, мои — Кривая / да Нелегкая». Кстати, Нелегкая в черновиках тоже названа дурой: «“Кто здесь?”. Дура отвечает: / “Я — Нелегкая”» (АР-1-14). Да и характеристика «две больших войны» напоминает описание Нелегкой: «И огромная старуха / Хохотнула прямо ухо», — которая действительно объявила лирическому герою «войну»: «Не спасет тебя святая богородица» (АР-1-8), — и вместе с Кривой привела его на смерть: «Место гиблое шептало: / “Жизнь заканчивай!”» /5; 462/.
А вот совсем не странная перекличка — между «Балладой об оружии» и стихотворением «Ожидание длилось, а проводы были недолги» (оба — 1973): «За узкими плечами небольшого человека / Стоят понуро, хмуро дуры — две больших войны» = «На шоссе Минск — Москва мне, не знавшему пуль, показалось, / Что я рядом с войной, что она где-то невдалеке» (АР-14-129). В первом случае автор говорит о себе в третьем лице, а во втором — сам ведет речь. Причем тут же обнаруживается параллель между «Ожидание длилось…» и черновиком «Песни о погибшем друге» (1975), так как в обоих случаях встречается мотив «навылет время ранено»: «И в машину ко мне постучало просительно время — / Я впустил это время, замешенное на крови. / И сейчас же в кабину глаза сквозь бинты заглянули…» = «Рядом с прошлым сидим мы. / Оба живы, меж тем / Только я — невредимый, / А оно — не совсем» /5; 344/ («ко мне… время» = «с прошлым… я»; «сквозь бинты» = «не совсем… невредимый»). Да и конструкция Рядом с прошлым сидим мы вновь возвращает к стихотворению «Ожидание длилось…»: «.. Что я-рядом с войной, что она где-то невдалеке».
Приведем также переклички «Баллады об оружии» с «Чужой колеей» и «Горизонтом»: «Вот сладенько под ложечкой» /4; 379/ = «И засосало мне тоской / Под ложечкой» /3; 450/, «Под ложечкой сосет от близости развязки» /3; 138/; «Синеют пальцы потные / На спусковом крючке» /4; 150/ = «И я сжимаю руль до синевы ногтей» (АР-3-114).
Как видим, герой-рассказчик «Баллады об оружии» является ролевым лишь наполовину, а то и на треть, поскольку слишком уж много в нем от самого автора.
Такая же картина наблюдается в «Песне Гогера-Могера» и в зонгах Высоцкого к несостоявшемуся спектаклю режиссера Леся Танюка по пьесе Брехта «Махагония» (1979 — 1980), которую тот собирался ставить в Московском театре им. Пушкина.
Имеет смысл подробно остановиться на этой работе, в связи с чем обратимся к дневниковым записям Леся Танюка с 25 июля по 2 августа 1980 года:
Вспоминаю нашу с ним Брехтовскую “Махагонию”. Это могло бы стать событием. Слишком много на этом сходилось. Даже то, что относился он к этой идее как к чему-то заветному; мы пообещали, что раньше времени никому ничего…
Сюжет мне понравился, исполнение выглядело примитивным. Гангстеры “из пролетариата” во главе со шлюхой берут скопом какой-то городишко и начинают творить там “державу”. Пикантность в том, что они вывешивают над городком красный флаг. Вот вам и марксист Бертольд Брехт из темных лесов Шварцвальда.
Идея состояла
