Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

Мысль, заключенная в строке «Мы потом полетим с ним в Пекин», через 24 (!) года повторится в черновиках «Лекции о международном положении»: «Я сел бы в паланкин, / И сам — в Пекин» (С4Т-3-278).

Вообще же в стихотворении «Эх, поедем мы с Васей в Италию…» герои мечтают посетить Грецию, Италию (чтобы встретиться с Папой римским, который им «выдаст штаны»), Рио-де-Жанейро, Лос-Анджелес, Пекин, Токио и Ереван.

Далее мы наблюдаем развитие этого мотива в «Путешествии в будущее в пьяном виде» (1957): «Мадрид, Орел, Шанхай, Ставрополь, / Гаага, Гамбург и Елец. / Слетал проездом в Мелитополь / И съездил в Ригу, наконец»[1432]; в посвящении к 60-летию Юрия Любимова (1977), где вновь упоминается Италия: «Позвал Милан, не опасаясь риска, / И понеслась — живем-то однова! / Теперь — Париж, и близко Сан-Франциско, / И даже — не поверите — Москва»; и в той же «Лекции о международном положении», где главный герой готов поехать в Ватикан (на этот раз для того, чтобы самому стать Папой римским, а не встретиться с ним[1433]), Тегеран (чтобы стать аятоллой Хомейни), Тель-Авив (чтобы заменить Моше Даяна), Пекин (чтобы заменить Мао) и Афины (чтобы жениться на вдове мультимиллардера Онассиса: «Ведь воспитали мы, без ложной скромности, / Наследника Онассиса у нас»[1434]), из чего можно

заключить, что здесь мы также имеем дело с авторской маской. Причем это не простая маска, а маска пролетария, пародирующая стремление советских властей поставить своих людей везде, где только можно («К концу десятилетия окажутся / У нас в руках командные посты!» /5; 546/). А в 1970-е годы, как известно, СССР усилил экспансию (в том числе военную) по всему миру с целью установить контроль не только над странами третьего мира и Ближнего Востока, но и Европы.

И еще важная деталь. В стихотворении «Эх, поедем мы с Васей в Италию…» лирический герой говорит: «Мы с собою возьмем пол-литровку, / Жигулевского пива возьмем»[1435]; в стихотворении «Путешествие в будущее в пьяном виде» он также отправляется в путь, хорошенко выпив: «Что пили — точно не скажу. <…> Всё помнил, даже в промежутках / От рюмки к рюмке — напевал»^[1436] (кстати, в «Погоне» он тоже будет выпивать и петь: «Штофу горло скручу и опять затяну: / “Очи черные, как любил я вас!”»; далее это сочетание встретится в черновиках песни «Ошибка вышла»: «Всем, с кем я пил и пел, / Я им остался братом»[1437] [1438]; а в черновиках песни «Мой друг уехал в Магадан» говорилось: «Я снова буду пить и петь / Про то, что будет он иметь» /1; 443/); в «Аэрофлоте»: «В дни полетов я навеселе» (АР-7-122). И такая же ситуация повторится в «Лекции»: «Я б засосал стакан — /Ив Ватикан!». Заметим, что мотив питья встречается и в песне «Сколько я ни старался…» (1962): «Кто-нибудь находился, / И я с ним напивался». А кроме того, между этой песней и «Лекцией» наблюдаются еще две важные переклички: «.. И все время садился» = «.. посаженным на пятнадцать суток за мелкое хулиганство»; «И всю жизнь мою — колят и ранят» = «Всю жизнь мою в ворота бью рогами, как баран».

Всё эти совпадения подчеркивают личностный подтекст «Лекции о международном положении».

***

Завершая разбор «Лекции», обратим внимание на то, что представленная в ней ситуация — лирический герой поет, обращаясь к сокамерникам, — встречается в целом ряде произведений. Помимо только что разобранной песни «Передо мной любой факир…», упомянем «Песню Гогера-Могера» и «Балладу об оружии» (обе — 1973): «Лишь дайте только волю, мужики!», «Сходитесь, неуклюжие, / Со мной травить баланду, / И сразу после ужина / Спою вам про оружие, / Оружие, оружие / балладу».

На то, что в последней песне действие происходит в тюрьме, указывает слово «баланда». А дальнейший сюжет «Баллады об оружии» напоминает датируемый тем же годом «Памятник», где лирический герой уже не прикрывается никакими масками: «Снуют людишки в ужасе / По правой стороне, / А я во всеоружасе / Шагаю по стране» (АР-6-146) = «Командора шаги злы и гулки. / Я решил: как во времени оном, / Не пройтись ли, по плитам звеня? / И шарахнулись толпы в проулки, / Когда вырвал я ногу со стоном / И осыпались камни с меня» («снуют людишки в ужасе» = «шарахнулись толпы в проулки»; «во всеоружасе» = «злы»; «шагаю» = «шаги»).

В обоих случаях используется маска супермена, знакомая нам по «Песне про Джеймса Бонда» и «Песне Билла Сигера»: «Он в позе супермена / Уселся у окна» /4; 220/, «Он — супермен, он — чемпион, / Прыгун из преисподней» /4; 383/. Эта же маска возникнет в набросках к «Письму с Канатчиковой дачи» (1976): «Завязав и чуть-чуть поднатужась1245 <…> Я пройду, как коричневый ужас / По Европе когда-то прошел» /5; 468/, - которые вновь напоминают «Балладу об оружии» и «Памятник»: «А я во всеоружасе / Шагаю по стране» (АР-6-146), «Командора шаги злы и гулки! / Я решил: как во времени оном, / Не пройтись ли по плитам звеня?» /4; 11/. Сравним также черновики «Письма» и «Аэрофлота»: «Завязав и чуть-чуть поднатужась <…> Я пройду, как коричневый ужас…» /5; 468/ = «Чтоб по трапу пройти не моргнув» (АР-7-118), «Приходилось затягивать зло / Пояса и ремни на штанах» (АР-7-122) («завязав» = «затягивать»; «пройду» = «пройти»; «ужас» = «зло»).

Впрочем все эти сходства не должны нас удивлять, поскольку даже отрицательных персонажей Высоцкий часто наделяет своими собственными чертами.

Так произошло и с героем-рассказчиком «Баллады об оружии» (1973):

1) «Я — целеустремленный, деловитый».

Свою целеустремленность лирический герой демонстрирует также в черновиках стихотворения «Упрямо я стремлюсь ко дну..»: «Целенаправлен, устремлен» /5; 479/; в «Затяжном прыжке»: «Я на цель устремлен»; в «Балладе о Кокильоне»: «И вот, на поиск устремлен, мечтой испепелен <…> До истины добраться, до цели и до дна»[1439]; в стихотворении «Я груз растряс и растерял…»: «Я цель имел — конечный пункт, / А это — много»; в «Чужой колее»: «Я цели намечал свои / На выбор сам»; в «Горизонте»: «Мой финиш — горизонт»; в «Побеге на рывок»: «Нам — добежать до берега, до цели»; и в стихотворении «Быть может, покажется странным кому-то…»: «Для одних под колесами