Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прослеживаются и другие сходства между «Маршем» и «Песней Билла Сигера»: «В космосе страшней, чем даже в дантовском аду. <.. > Вечность и тоска — ох, влипли как!» = «Он повидал печальный край, — / В аду — бардак и лабуда…»; «Вечность и тоска — игрушки нам!» = «Он рассудил, / Что вечность — хлам…».
Герои ранней песни говорят: «Нас вертела жизнь, таща ко дну». Поэтому и о Мак-Кинли будет сказано: «Смотри, смотри: / Он видел дно».
Кроме того, «космические негодяи» отрицают существование Бога: «На бога уповали бедного, / Но теперь узнали — нет его…», — а Мак-Кинли уже сам предстает в образе бога и мессии: «Он мне: “Внемли!”, - / И я узнал, / Что он с земли вчера сбежал» (АР-14-121) (сравним еще в «Тюменской нефти: «Так я узнал — / Бог нефти есть!»), «Мак-Кинли — бог, суперзвезда, — / Он среди нас, он среди нас!». Причем в «Балладе о маленьком человеке» повествователь, собираясь рассказать о Мак-Кинли (то есть, по сути, о самом себе, поскольку называет его «мой симпатичный господин Мак-Кинли» /4; 361/), демонстрирует столь же отрицательное отношение к Богу: «Но не о господе / И не о космосе — / Все эти новости уже обрыдли до смерти» (АР-6-132).
В концовке «Мистерии хиппи» герои приглашают Мак-Кинли присоединиться к ним: «Так идите к нам, Мак-Кинли, / В наш разгневанный содом! / Вы и сам — не блудный сын ли?». А в черновиках «Марша космических негодяев» сохранился следующий набросок: «И от такой мистерии остались только прерии» /1; 492/. И именно поэтому в «Мистерии хиппи» главные герои скажут: «Среди заросших пустырей / Наш дом — без стен, без крыши — кров». И далее: «Мы — как изгои средь людей», — что вновь отсылает к «Маршу»: «Нам все встречи с ближним нипочем!».
Не менее интересно, что двойником Мак-Кинли из «Песни Билла Сигера» оказывается и мореплаватель-одиночка из одноименной песни 1976 года.
В рукописях «Песни Билла Сигера» сохранился следующий набросок: «Откуда вы? / Ответьте уж, / Какой вдовы / Умерший муж?» (АР-14-116). А три года спустя такой же вопрос будет адресован мореплавателю-одиночке: «Вы откуда? Отвечайте нам, и точка!».
Появление обоих персонажей вызывает крайнее удивление у людей: «Из зала Страшного суда / Явилось то — не знаю что» = «Мореплаватель, простите, одиночка / Или неправдоподобный предмет» (АР-10-128) (а в «Гербарии» лирический герой будет назван невиданным доселе); «Как снег на голову, сюда / Упал тайком, инкогнито» = «Не могли же вы свалиться небес?!»; «Вот это да, вот это да!» = «Онемели все при виде одиночки» /5; 438/.
Мак-Кинли «с земли вчера сбежал», а мореплаватель-одиночка «сбежал» с суши и подолгу плавал в море.
Мак-Кинли побывал в аду, а мореплаватель-одиночка — в Бермудском треугольнике, который называют также «Адов круг» или «Дьявольское море»: «Он видел ад, но сделал он / Свой шаг назад — и воскрешен!» ~ «Мы читали, что какой-то одиночка / В треугольнике Бермудском исчез».
Поэтому люди смотрят на них, как на героев: «Мак-Кинли — бог, суперзвезда, — / Он среди нас, он среди нас!» = «Мореплаватель, простите, одиночка, — / Птица важная, хотя и не брит» (АР-10-128); называют их братьями: «Владыка тьмы / Его отверг, / Но примем мы: / Он — человек!», «Он сделал, брат, / Свой шаг назад» (АР-14-121) = «Мореплавателя — брата, одиночку — / Мы хотя бы, как смогли, развлекли» (АР-10126). А те, в свою очередь, соскучились по людям: «Я соскучился по вас, моряки!» = «И он опять — в наш грешный рай!». При этом и мореплаватель-одиночка, и МакКинли наделяются одинаковыми эпитетами: «Жаль, что редко мы встречаем одиночек — / Славных малых, озорных чудаков!» = «Душ не губил / Сей славный муж».
Представляют интерес также связи «Песни Билла Сигера» со стихотворением «Я прожил целый день в миру / Постутороннем…» (1975), где лирический герой повторяет действия Мак-Кинли, да и в целом ситуация в этих произведениях похожа: «Каких отцов / Заблудший сын? <…> Больных детей / Больной отец» = «Я сам — больной и кочевой» (черновик[1426]); «Благих вестей / Шальной гонец» = «Я сам — шальной и кочевой» (основная редакция[1427]); «Он видел ад--» = «Я прожил целый день в миру / Потустороннем…»; «Итак, оттуда он удрал» = «Хоть час оттуда»; «Владыка тьмы его отверг» = «Там вход живучим воспрещен <…> И наказание сейчас — / Прогнать обратно»; «Мы смертью мстим» (АР-14-122) = «Кого схороним?». Различие же связано с оценкой потустороннего мира: если в песне он охарактеризован как «бардак и лабуда», то в стихотворении иронически сказано: «А там порядок — первый класс, / Глядеть приятно». Поэтому в последнем случае лирический герой тоскует по «потустороннему» порядку и изобилию, в связи с чем подвергается сатире (данный мотив восходит к черновикам «Набата»: «Понаблюдать, как хоронят сегодня, / Быть приглашенным на пир в преисподней» /3; 407/ = «Кого схороним?»). Кроме того, в стихотворении герой, вернувшись на землю, сетует: «И отношение ко мне — / Ну, как к пройдохе», — а в «Песне Билла Сигера» его принимают как бога: «Мессия наш, мессия наш!» (ситуация с гипотетическим возвращением с того света представлена и в черновиках песни «Расскажи, дорогой», 1976: «Если, милый чудак, доберешься туда, / [Поскорее вернись, расскажи] Возвратись, дорогой, расскажи»[1428] [1429]).
И в заключение коснемся переклички «Песни Билла Сигера» с песней «На мой на юный возраст не смотри…» (1965): «Христа Иуда продал в тридцать три, / Ну а меня продали в восемнадцать» = «Итак, оттуда / Он удрал, / Его Иуда обыграл — / И “втридцать три”, / И “в сто одно”. / Смотри, смотри! / Он видел дно!».
Если в первом случае лирический герой сравнивает себя с Христом (и даже говорит, что ему пришлось еще хуже: «Христу-то лучше — всё ж он верить мог / Хоть остальным одиннадцати ребятам, / А я сижу и мучаюсь весь срок: / Ну кто из них из всех меня упрятал?!»), то во втором он уже непосредственно выступает в образе Христа, которого «обыграл» (предал) Иуда.
***
Теперь вернемся к «Лекции о международном положении» и скажем несколько слов о ее
