При вечернем и утреннем свете - Дмитрий Сухарев (Сахаров)

Гурченко в Чикаго

Эй, воды, воды из кранаДля звезды, звезды экрана!Вспоминай, народ, скорее,У кого чего болит!Эй, портняжки-брадобреи,Выше голову, евреи,У кого какая рана —Песня разом исцелит!

Все сюда! У нашей ЛюсиБенефис в шикарном люксе,Теснота, как в Бенилюксе,На подмостках гран-кокет!Ночь длинна, а жизнь длиннее;Пой, подружка, понежнее,Это дело поважнееСтратегических ракет.

Пой, актерка, хватит арту,Городок совсем не плох,Жизнь поставлена на карту,Карта бита, бобик сдох.

Пой, землячка, понемножку —За себя и за киношку,За невесту, за жену,За Шульженко, за Бернеса;Вся чикагская ОдессаПомнит песни про войну.Ночь пройдет, а жизнь продлится;Вся чикагская водицаУтечет, просохнет след,И засохнет сук, торчащийИз любви, любви горчайшейК той земле, которой нет.

Пой, актерка, хватит арту,Жизнь поставлена на карту,Карта бита до костей.Пой про ветер в поле диком,Про хлеба в дыму великом,Про старуху с темным ликом,Растерявшую детей.

«Дитя мое, голубушка моя…»

Дитя мое, голубушка моя,Кого, каким словечком образумим?Прости отца, коль можешь: это яПовинен в том, что этот мир безумен.

За боль свою прости! Ее унятьЯ не могу единственно по лени,Не может быть, чтоб я не смог понятьТвоей болезни суть, твоей мигрени.

Да, мир безумен, и болезнь проста.А я — я был футбольного трибуной.А ты спросила медленно: «А та —Та мегатонна, кто ее придумал?»

А я ответил: люди. «Но зачем?!»Зачем… Зачем я раб пустого звука?Зачем тщета моя важнее, чемБеда твоя, и боль твоя, и мука?

Зачем я так беспомощно стоюС таким тупым бессилием во взгляде,Когда, вложивши голову своюВ мою ладонь, ты просишь о пощаде?

Почтальонка

— Почтальонка, почтальонка,Тяжела ль тебе сума?— Тяжела моя сума.Все газеты да газеты,Дотащу ли их сама…

— Почтальонка, почтальонка,Далеко ль тебе тащить?— Тяжела моя сума.Все журналы да журналы,Стопудовые тома.

— Почтальонка, почтальонка,Обошла ли все дома?— Обошла я все дома,Разнесла газеты-письма.Тяжела моя сума.

— Почтальонка, почтальонка,Ты снимай свою суму.— Не могу снимать суму.Там на донце похоронка —Не могу читать, кому.

Похоронка, похоронка,Серый камень на груди,Стопудовый на груди.Говорила баба Настя:В почтальонки не ходи…

Совиное гнездо

Нет, я не жаворонок, яДругой, я сплю неутомимо,И дочерь певчая мояОтнюдь не-жаворонок, нет,—Как я, будильником гонима,Но только в школу и чуть свет.А нынче лето и суббота!Сова, не это ли свобода?Вставай, сова моя: обед.

А за полночь не у камина —У печки, солнышка ночей,В своей, не чьей-нибудь избенке,Хоть юридически в ничьей,Глядеть в огонь неутолимо…Нет, мы не жаворонки, нет!(Какой секрет в большом совенке?Каким я солнышком согрет?)Ложись, сова моя: рассвет.

Декарт

По причине ветхости ЗаветаНе могла постичь ЕлизаветаТемных мест в законах бытияИ просила у него совета;Он присвистнул: милая моя!..

Но в письме ответствовал учтиво:Так и так, мол; никакое чтивоНе поможет, да и ни к чему,Но туман рассеется на диво,Если дело поручить уму.

Я не зря уму слагаю оду,Книга застит, ум дает свободу,Свет познанья — промысел ума,Ум всесилен, если знать методу! —Пусть княжна попробует сама.

— Что ж, начнем,— ответила Гаага;Ах, была, была в княжне отвага!Промелькнуло несколько веков,Результат известен: ум-то благо,Да благой порядок бестолков.

Нам совет дает мудрец наивный,Но в орлянку царь играет гривнойГде и что зависит от ума?Ум бессилен, даже самый дивный,Потому что властвует чума.Но какое чудо — письма эти!Так писал Рене Елизавете,Как ни разу в жизни никому.Не читайте старых писем, дети,Не ищите помощи уму.

Ум велик, но бытие на грани,И в Гааге, где цвели герани,Те же мрак, безумство и распад,Тот же сад — и бункер на охране,Где княжна гуляла в листопад.

И княжну молва из дома гонит,И мудрец в предсмертной муке стонет,И опять чума плодит чуму;Ум всесилен — только судно тонет,И нигде не светит никому.

Сыну

Мы Сахаровы, мальчик. Наше имяПечальнейшею мечено печатью.Мы сделали оружие, а этоК пещерному приводит одичанью.И что бы мы теперь ни говорили,Какие бы мы песенки ни пели,Какие б мы ни брали псевдонимы,А люди нам всегда с тобою скажут:Вы Сахаровы, вот вы кто такие.

Мы Сахаровы, мальчик. Наше имяЗагажено, к нему ярлык пришили.Мы сделали оружие. И все жеМы правильно с тобою порешили,Что Сахаровы лезть должны из кожи,Побольше себе взваливать на плечи,Чтоб стало на земле немного легче —Всем, каждому, и нам с тобою тоже.

11. Пироскаф

Пироскаф

Пеною волны брызжут в ладью,Судно с орех, а какая каютина!Выйду на волю, там постою:Джинсы Петрушины, шапка Анютина.

Дети мои приодели отца,Женщины мира котлет понажарили,Братствует с ветром нега лицаВ северном море, в родном полушарии.

Некая Вика прошлой зимойМне говорила, мусоля чинарище:«Знаешь ли, кто ты, голубь ты мой?Ты старикашка, но — начинающий».

Умная Вика, ты не права,Я холодеющий, но — молодеющий.То-то, голубка Токарева:Ты не видала меня на воде еще!

Пусть поистерся, но потрясенТем, что маршруты мои не нарушены.Чем я не викинг Джемс Паттерсон?Шапка Анютина, джинсы Петрушины.

Куртку на молнии сам приобрел,Пусть уцененная, но — утепленная.То-то я гордый, как горный орел!То-то зеленый, как Рина Зеленая!

Камень

И здесь, и на внутреннем море — заграды, запретыЗапрятано что-то, зарыто, закрыто, судам не ходитьТуристам не шастать, объекты, квадраты, секреты..Когда ж мы успели на каждом шагу наследить?

А помнится, было иное: закаты, рассветы,По морюшку-морю по корюшку, помню, ходил,И детушки сыты, и сами обуты-одеты,И глубень рыбешку, и камень морошку родил.

Когда проглядели, и камень на шею надели,И в глубень себя потянули на темное дно?Заряды, ракеты, и всё на последнем пределе,И мхи-лишаи поседели, и мы заодно.

Выпь

Вжик-вжик, вжик-вжик,Будто нож какой мужикТочит, точит на болоте,Точит вечер, точит ночь;Час прочь, два прочь,А все небо в позолоте,Будто утро на болоте —Точь-в-точь, точь-в-точь.

Вжик-вжик, вжик-вжик,На воде заря лежит,На воде заре отрадно,Тишь-гладь, лишь глядь:То туда, а то обратноПо заре плывет ондатра,Ус висит старообрядно…Всем спать! Всем спать!

Никого не уложить,Тот стрекочет, тот бормочет,Тот усы в болоте мочит,Вжик-вжик, вжик-вжик;Никакой там не мужик,Ничего никто не точит,Это выпь свое пророчит:Жить!Жить!Жить!Жить!

Кереть