Пути волхвов. Том 2 - Анастасия Андрианова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прости меня, Кречет.
Пришлось остановиться. Голос Огарька звучал глухо и слабо. Так и есть: слезу пустить решил. Ну уж нет, меня этим не проймёшь.
– Не хнычь. Я всё тебе сказал, что хотел. Идём. Если невмоготу с Игнедой общаться, так молчи лучше. Скоро Мохоту отдадим её. – Я сжалился и добавил уже мягче: – Потерпи.
* * *
Мне пришлось самому хоронить Пустельгу. Я сложил для неё костёр – такой большой, какой смог. Выбрал лесную поляну в Смарагделевых владениях, извинился вслух за то, что надымлю в лесу, и попросил помочь мне, прислать лешачат, чтобы натаскали брёвен, потому что сам не справился бы. Попросил и увёл Игнеду с Огарьком с поляны, и сам ушёл. Подождали недолго, послушали вои ветряные и треск, а когда вернулись, обнаружили, что кто-то сложил крепкие сухие еловые стволы крест-накрест, как раз так, как нужно. И для меня осталась работа: я долго таскал ломкие ветки, куски сосновой и берёзовой коры, шишки и хвойный опад, чтобы быстрей всё занялось. Рудо по обыкновению унёсся охотиться, Игнеда гордо уселась рядом с нашими вещами, а Огарёк помогал мне, чем мог, хромал туда-сюда с охапками хвороста.
Мы сожгли тело соколицы, а потом я сгрёб несколько пригоршней пепла в пустой туес, что лежал в мешке. Прах её я собирался отнести туда, где место всему соколиному праху, – в гнездо.
Постояли немного, склонив головы, помянули Пустельгу, изжарив глухаря, которого Рудо поймал, передохнули с час и двинулись дальше. Я назначил соколам встречу у того самого главного гнезда, что стоит на границе Холмолесского и Чудненского, того, откуда берутся и куда пропадают все соколы. Я надеялся, что все они откликнутся на мой зов и явятся аккурат к тому времени, как я сам туда доберусь.
Хорошо, что Игнеда выросла в Чудненском, среди дикого и хмельного Великолесья, так что чащи и тайные тропы её не пугали, так же как комары, липкие сети паутин, метящие прямо в лицо, стылые туманные ночи и прочие невзгоды лесного пути. Я думал сперва, откажется ночевать под открытым небом, на лесной подстилке, подставляя тело туманам и росам, но нет, ни слова не сказала, не вздохнула тяжело лишний раз. Вечерами, когда мы все втроём рассаживались вокруг костра, прогоняющего осеннюю хмарь, я время от времени ловил в её глазах прежние искры неподдельного страха и понимал, что она готова стерпеть все лишения пути, лишь бы не возвращаться назад.
Капало что-то мерзкое с неба, но ветки, прочно переплетённые над нашими головами, защищали от непогоды. Костёр горел, жарились две заячьи тушки под строгим присмотром Рудо, и нити слюны свисали с его губ едва ли не до земли. Огарёк сел по другую сторону от костра, а вот Игнеда, как нарочно, жалась ближе ко мне: сидела, обхватив колени, и задумчиво смотрела на огонь.
– Пропала бы без тебя, соколик, – произнесла она тихим голосом. Сейчас она совсем не походила на властную княгиню, привыкшую к роскоши, – деревенская баба, сбежавшая в лес миловаться. – Ты хороший.
– Брось. – Я ткнул ножом зайца, проверяя, пойдёт ли кровь или бурый мясной сок. – Соколов не бывает плохих или хороших. Мы такие, как князю надо.
– Даже сейчас? – Игнеда игриво улыбнулась. – Князю не было нужно, чтобы ты прятал меня по лесам.
Я тихо выругался.
– К словам не цепляйся. Хитрости твои бабьи мимо меня пройдут. Не люблю попусту болтать.
Из кустов на нас таращились дикие Гранадубовы лешачата: худые, серо-зелёные, с целыми кронами запутавшихся веток на головах. Я показал им соколий камень: смотрите, сокол я, и спутники мои под моей защитой. Мне не хотелось, чтобы они позвали Гранадуба.
Огарёк подобрал с земли несколько шишек и начал ловко подбрасывать их, тут же ловя другой рукой. Я диву давался: надо же, такое ведь только у скоморохов увидишь. И точно, вспомнил: Огарёк ведь не раз грозился показать, чему научился, пока ходил с ватагой.
– За это ты деньги брал? – спросил я.
Огарёк осёкся, ошибся, и все шишки посыпались на землю. Он сгрёб их пятернёй и шустро убрал в карман, словно и не было ничего.
– Брал. Повезло тебе, что сейчас с тебя не прошу.
Он ехидно сощурился, глядя на меня, но тут же помрачнел и отвёл взгляд. Я понял, что это из-за Игнеды, которая норовила вот-вот положить голову мне на плечо.
– Не будем спорить, кому из нас повезло. Вот княгиню отвезём, а потом поможешь мне найти скоморошьего князя. Ты на меченого похож, заманишь его для меня? Прикинешься, что в гильдию хочешь и на всё готов. Что, приведёшь мне властителя Мори?
Огарёк хмыкнул себе под нос и выразительно подсел ближе к заячьим тушкам. Вздохнув, я отрезал ему щедрый ломоть горячего мяса и протянул на ноже.
– У нас в тереме первый кусок достаётся князю, – заметила Игнеда. – Что же ты, ставишь мальчишку-калеку превыше меня и себя самого?
Рудо сел вплотную к Огарьку, выпрашивая хрящи, и мальчишке приходилось отворачиваться, есть украдкой и быстро, пока пёс не потерял терпение. Я отрезал ещё кусок и поднёс Игнеде.
– Мы не в тереме, в чаще лесной. Какие тут порядки? Кому захотел, тому первому и подал. А мог бы один всё съесть и поделиться только с псом. Здесь свои князья, лесные, стало быть, и ты не княгиня.
Игнеда скривила нос, но заячье мясо схватила жадно, не боясь запачкаться жиром. Мне это понравилось.
Я уж думал, она оставила свои бабьи сладкие речи, но, едва мы расправились с трапезой, начала по новой. Положила голову мне на плечо и томно вздохнула.
– Спать-то холодно на земле будет. Ляжешь рядом, соколик?
Говорила, а сама прижималась ко мне жарче и жарче. Кровь прилила к моему лицу, и вовсе не догоравший костёр был тому виной. Отпихнуть Игнеду я не мог, но и терпеть такое самоволие не собирался. Огарёк нарочно цокнул языком громко и отвернулся, стал пристраиваться на ночлег. Довольный Рудо уже дремал, но по чутко подрагивающим ушам ясно было, что мимо такого стража никто не проскочит.
Я и не заметил, когда Игнеда успела положить руку мне на грудь, а губами почти прижаться к шее. От неё дивно пахло: лесом, какими-то душистыми маслами и дико, терпко – дичью, что служила нам ужином. Я понял, что ещё миг – и не смогу сдержаться, потому резко встал и сорвал несколько пушистых еловых лап. Игнеда смотрела на меня с досадой и недоумением.
– Не замёрзнешь. Ветки тебе постелю рядом с костром, согреешься. Не зима, ночь не студёная, а дождь уже и кончился.
Игнеда обиженно устроилась на постели, что я соорудил для неё, и до самого утра не произнесла ни слова. А мне спалось неважно: никак не шли из головы её горячее дыхание и чарующий запах.
* * *
Как всегда это бывает, осень нагрянула внезапно, застала нас врасплох, спустилась откуда-то сверху, и в одно утро лес стал прозрачным, зазолотились монетками листья берёз и вязов, алым кружевом накрылись рябины, а под ногами развернулся шуршащий ковёр, по которому даже лапы Рудо не могли ступать бесшумно. Скоро, скоро нечистецы заснут глубоким сном до самой весны, скоро станут леса и реки пусты, тихи, отдадутся на волю других, студёных и зимних сил, и только друг мой Смарагдель, вечно мающийся без сна, будет слоняться по своим опустевшим угодьям, да засядут за печками домовые, летом бродящие по дворам и конюшням. В былые годы мы со Смарагделем частенько коротали зимние
