Пути волхвов. Том 2 - Анастасия Андрианова

сегодня к нам привязался, не сдружились ещё. Но глупо ведь – в чужом доме за всё хвататься.

– Верно, чужой дом – чужая душа. Но ты слишком строг. Жалейку я знаю давно, и он понимает, что ему дозволено, а что – нет. Угощайтесь все.

Жалейка бросил на Велемира торжествующий взгляд и с наслаждением хлебнул пахучего варева. Ним решил воздержаться: пахло не очень аппетитно, да и есть-пить не хотелось.

– Откуда вы меня знаете? – спросил Ним. – Вы сказали так, будто мы уже встречались. Но я вас не помню.

Хозяйка стояла, отвернувшись к окну, и её спина была так напряжена, будто она видела что-то немыслимое, неподвластное разуму, хотя очевидно, что отсюда не могло быть видно что-то кроме березняка.

– Не тебя. – Таволга обернулась, но продолжала коситься в окно. – То, что обнимает тебя. Соколий дух. Носишь камень?

– Носил. Выкинул потом.

– А я подобрал, – буркнул Велемир. – Не пропадать же такой редкости. На, возьми обратно.

Ним отодвинул протянутую ладонь Велемира с камнем.

– Не нужно мне. Из-за этого камня беды одни. Все меня соколом называют, только я знать не знаю, кто настоящие соколы, одни лишь слухи ловил. Помнишь, что тварь сказала? Отдайте сокола. Она тоже подумала, что сокол – я. Потому они за нами и бегают.

Велемир ошарашенно положил камень на стол.

– Думаешь?

– Та девушка… – Ним зло ковырнул деревянный стол, распаляясь всё сильнее. – Мне дала камень какая-то девчонка в деревне. Сказала, сбережёт меня от лесовых. Я поверил. А тут…

– Камни берегут от нечистецей, – подтвердила Таволга. – Но от них в самом деле исходит дух, который и волхвы чуют. Может, и безликие идут по сокольим следам, как гончие? Сам решай, как по совести твоей будет: оставить камень или с собой забрать?

– По совести, мне домой надо вернуться и не вести никого на беду, – фыркнул Ним. – Забирайте камень, раз он у вас в Княжествах так ценится. Только не пойму – на что мне его та девка отдала? Правда уберечь хотела или, наоборот, отвести беду от своей семьи думала?

Таволга со вздохом отошла от окна и присела напротив Нима. Её волосы слегка качались, будто на ветру, но никакого ветра в избе не было.

– Думается мне, она поступила так, как велел ей Господин Дорог. Одному ему известно, для чего ты тут.

Ним не сдержался и ударил кулаком по столу. Снова, снова Господин Дорог! И что же, помог он Энгле, так истово верящему в него? Послал на его путь сокола и…

Сокола. Если твари охотятся за соколами, значит, Энгле сейчас в большой беде.

– Я пойду, – заявил Ним, поднимаясь со скамьи. – Выпустите меня. Мой друг в опасности, между прочим, из-за вашего Господина Дорог. И если я могу ему помочь, я помогу.

– Каким образом? – Жалейка чуть не поперхнулся варевом ворожеи. – Ты сам-то понять не можешь, куда тебе надо и чего ты хочешь, мотает тебя туда-сюда, как листик на речной глади, так как другому поможешь? Не-е, друг, чтобы помочь кому-то, нужно сначала помочь самому себе.

Ворожея ласково улыбнулась Жалейке, убрала со лба его медовые кудри, будто он был ей ближе сына родного.

– Молодец, Жалейка. Умные речи говоришь. А ты, Мальчик-с-Камнем, слишком молод, слишком быстр, слишком чужд. Учись слушать и видеть, учись думать и понимать, и мир, быть может, откроется тебе с правильной стороны.

– Нет нужды, – процедил Ним и отвернулся.

– Он сейчас скажет, что хочет домой, – добавил Велемир. – Вы правы. Слишком чужд. Себе чужд и разуму своему. Никак не поймёт, чего ему надо. И моих сил больше нет с ним нянькаться, Мейи достаточно. С ней и так непонятно ничего, ещё этого здорового мужика уговаривать. Вернусь обратно, и пусть сами разбираются без меня дальше.

– Вот, и в тебе голос проснулся! – Таволга едва не хлопнула в ладоши, такой радостной стала, как девица у ларька с цветными лентами. – А тебе что совесть говорит? Вижу, ты юноша серьёзный, и совесть у тебя должна быть крепкая, настоящая. Скажи мне.

Она обвила пальцами ладонь Велемира, будто они были уединившимися влюблёнными. Велемир смутился, рассеянно провёл по волосам и жадно, требовательно уставился на ворожею.

– Хочу, чтобы с моей семьёй всё было по-старому. Чтобы отец дома был и матери с сестрой ничего не грозило. Чтобы можно было возить мёд и свечи на торг в Коростелец. Но прежде хочу, чтобы эти двое нашли свои места и осели там, чтобы сняли с моих плеч груз волнений за их судьбы.

– Какой хороший мальчик! – Таволга возликовала. – Мужчина почти. Хорошо, это хорошо. Им повезло, что они встретили тебя. Верю, будет, будет всё, как пожелаешь. Устроишь их скоро, очень скоро, а потом и сам домой повернёшь. Совесть твоя чистая, не болит ни за что, но очень боится отяжелеть, пятнами покрыться.

Мейя вжалась в стену, когда взгляд Таволги вдруг посуровел и обернулся к ней.

– А тебя, девочка, я спрашивать не стану. Совести твоей я не вижу: так она черна. Если б не Жалейка, не приняла бы тебя никогда, и погибай ты от лап тварей безликих под запертыми дверями моего дома.

Мейя побледнела хуже бумажного листа, глаза тут же налились слезами. Ним пожалел её: ворожея не могла знать, через что прошла Мейя, поэтому слова её оказались так жестоки. Велемир положил руку на плечо Мейи, она вздрогнула, будто собралась вскочить и бежать, но успокоилась, узнав друга.

Снаружи что-то творилось. Окна заволокло тьмой, стены дома дрожали, будто от сильного ветра, завыла печная труба. Что-то смутно напоминающее сильную грозу, а может, очередное необъяснимое нечто – Ним устал строить догадки. Ему хотелось взяться за блокнот, нарисовать что-то монотонное и успокаивающее, с множеством мелких деталей и штрихов. Вспомнились и прекрасные, будто светящиеся изнутри картины на дереве, какие могли научить писать мастера Солоноводного… Права оказалась ворожея: он сам сейчас не знал, чего больше хотел.

– Как твои ноги? – спросила Таволга у Жалейки. Жалейка опустил ресницы и пробормотал:

– Неплохо вроде бы…

– Сапоги не хуже подков?

Велемир вскочил, словно его ужалил кто-то, скривил рот в ярости и презрении и выставил на Жалейку палец.

– Так я и знал! Меченый!

Жалейка осуждающе покосился на ворожею, а та ухмыльнулась, и Ним подумал, что она, должно быть, нарочно спросила.

– Меченый. – Жалейка выпрямился во весь рост, гордо упёр руки в бока. – Что с того? Спас тебя и твоих олухов-дружков, а мог бы ничего не делать, сам удрал бы скорее.

– Вот откуда про Морь знаешь! Сам переболел! Прав я?

– Прав.

Жалейка присел обратно и стянул сапог. Ним почувствовал себя как в дурном сне, когда вместо привычной человеческой стопы показалась козлиная нога: тонкая, покрытая жёсткой белой шерстью, заканчивающаяся острым чёрным копытцем. Жалейка снял и второй сапог, задрал повыше штаны, оголяя козлиные ноги до колен, и вскинул голову со злым упрямым торжеством: вот, мол, смотрите, каков я.

Велемир выглядел так, будто его вот-вот стошнит прямо в хозяйский чугунок.

– Доволен ты? – спросил Жалейка.

– Это ты теперь доволен, – произнесла Таволга, хлопая Жалейку по спине. – Совесть твоя была нечиста, а я её облегчила. Не бойся, в моём доме с тобой ничего не сделают.

– А натравят кого если? Как выйдем, так разнесут молву.

– Значит, примут камень тяжёлый на сердце. Значит, ничего не вынесут из встречи со мной. Не бойся, милый, не бойся ничего: близок тот час, когда слепцы прозреют, а глупцы поймут, что были не правы.

Ним понял, о чём она говорила. Ему самому не пришло бы в голову сказать кому-то о том, что Жалейка – меченый, после всего, что тот сделал для них. Открывшаяся вдруг тайна протянула от Жалейки к Ниму тонкую, но крепкую ниточку, и к Велемиру с Мейей, он надеялся, тоже…

– Поэтому ты хочешь в гильдию, – прошептала Мейя. – К таким же, как ты… Но разве не убийцы они?