Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев

куски жареного картона оладьи из прошлогодней промерзшей картошки.

Солдаты армии Миллера курили французские и английские сигареты – с куревом был полный порядок, – а красноармейцы – сушеную траву, листья лопуха, перемешанные с растертыми былками конопли, да толченую кору.

– Это у тебя, Дроздов, господ нет, а у меня они были, есть и будут, – запоздало ответил Крутиков, выпрямился гордо.

Пришел Слепцов. Со стеком в руке. В конец стального стержня была впаяна гайка – чтобы удар был ударом, а не дамским поцелуем. Слепцов сел на табуретку и угрюмо глянул на пленных. Поинтересовался тихо:

– Кто такие?

Пленные молчали.

Дроздов, поморщившись болезненно – он не выносил разборок с беззащитными людьми, по крутому деревянному трапу выбрался из трюма. Слепцов недовольно проводил его взглядом и поджал губы. Произнес прежним тихим и оттого страшным голосом:

– Повторяю вопрос: кто такие?

Пленные продолжали молчать. Капитан поиграл стеком и приказал:

– На колени!

Пленные не шевельнулись. Крутиков не выдержал, подскочил к одному из них, ткнул кулаком в затылок:

– На колени, тебе сказали, вошь красная! Ну!

Пленный медленно повалился на колени, глухо стукнулся костяшками о деревянный настил. Следом Крутиков ударом кулака поставил на колени и второго пленного. Удовлетворенно потер руки:

– Теперь порядок!

– Ладно, поставлю вопрос иначе, – медленно и тихо произнес Слепцов.

– Скажите, кто вы. Бойцы Красной армии или обычные обовшивевшие партизаны, у которых нет ни совести, ни чести – ничего… Кто вы?

Пленные не ответили на вопрос.

– Жаль, – без всякого выражения произнес Слепцов и неожиданно с силой взмахнул стеком, хлестнул им по голове пленного, находившегося ближе к нему. Тот охнул, покачнулся и ткнулся лицом в настил. – Жаль, – вторично, также без всякого выражения, проговорил капитан, вновь взмахнул стеком.

Второй пленный от удара устоял на коленях, только схватился рукой за лицо, выдавил из себя стон.

Слепцов вздохнул с неподдельной жалостью; всем, кто находился в трюме, показалось, что бесцветные глаза его с красноватыми белками вот-вот наполнятся слезами.

– Еще раз повторяю вопрос, – произнес он размеренно, – кто вы?

Пленные и на этот раз не отозвались. Слепцов опять взмахнул стеком. Первый пленный принял удар молча, второй застонал. Кровь из рассеченных лиц закапала на настил. Лицо Слепцова брезгливо дернулось.

– Распустили сопли, – произнес он недовольно, – большевички, мать вашу… – Он выругался сочно, со вкусом – понимал в этом деле толк. – Неужели вам непонятно, что сопротивление бесполезно? У генерала Миллера – сила, англичане с французами и американцами, полные пароходы оружия. Едой и мануфактурой завалены все подвалы в Архангельске, банковская кубышка набита золотом под самую завязку. А что есть у вас, господа хорошие? Драные портянки, Кремль, Ленин, который портит воздух в кабинете? Тьфу!

Слепцов сплюнул себе под ноги, растер плевок подошвой.

– Тьфу! Кому сопротивляться вздумали?

Первый пленный зашевелился, оторвал от груди голову, с трудом выпрямился. Глянул в упор на Слепцова.

– А ведь вы, господин капитан, в Красной армии командиром роты были… В нашем полку, в вологодской дивизии…

– Чего-о-о? – Слепцов привстал на табуретке, перехватил стек левой рукой. – Ты чего, дурак, мелешь?

– Да-да, – пленный тряхнул головой, – я у вас в роте числился. И речи вы тогда произносили совсем иные, г-господин капитан. – Пленный стер кровь с лица, глянул на ладонь и промычал едва внятно: – Иуда!

– Чего-о? – Слепцов вновь привстал на табуретке, поднял стек, но бить пленного не стал, вытащил из кобуры кольт, небрежно прицелился в голову бывшему своему солдату – тот немигающе, ненавидящим взглядом смотрел на капитана, – и нажал на спусковую собачку.

Громыхнул выстрел. Помещение трюма мигом заполнилось едкой кислой вонью. Пуля вошла пленному в голову, взорвала изнутри череп. Солдат взмахнул руками и опрокинулся на спину.

Из разломанной черной головы густо полилась кровь.

– Возьми пару человек и выбрось тело за борт, – велел капитан Крутикову.

На лице Крутикова при виде этой страшной картины ничего не отразилось, он послушно притиснул ладонь к козырьку фуражки и исчез.

Капитан недовольно пожевал губами – не ожидал встретить своего сослуживца по Красной армии, хлобыстнул стеком по толстой кожаной краге. Остановил взгляд на втором пленнике.

– А ты, чучело гороховое, – заговорил он медленно, свистящим шепотом, – беги к своим с приказом от командования экспедиции: нечего вам, русским мужикам, кормить вшей в партизанах… Понял?

Глаза у Слепцова сжались, обратились в маленькие жесткие щелочки, пленный втянул голову в плечи. Смотреть на своего убитого товарища он боялся.

– Понял, спрашиваю? – Капитан угрожающе повысил голос. Пленный поспешно кивнул, губы у него подрагивали.

– Не слышу голоса!

– Понял, – внятно проговорил пленный.

– То-то же. – Слепцов стукнул стеком по ладони. – Пусть мужики бросают оружие и расходятся по домам. Если встретим без оружия – никого не тронем, если же у кого-нибудь найдем ржавую винтовку – тогда все: никого щадить не будем, расстреливать станем целыми семьями. Так и передай своим.

Сверху, грохоча каблуками по ступеням лестницы, спустились двое солдат с винтовками и Крутиков. Капитан ткнул в расстрелянного пальцем.

– Давайте-ка, братцы, этого дохляка за борт… Пусть плывет восвояси – нечего пачкать нам казенное имущество. Весь пароход заляпал своей кровью.

Солдаты подхватили убитого под мышки и, кряхтя, поволокли по лестнице вверх. Следом по ступеням потянулась густая кровяная полоса. Слепцов движением руки задержал Крутикова:

– Без тебя справятся, останься. Однополчанин… – Капитан мотнул головой. – Вот времена пошли – не знаешь, где споткнешься. Он бы еще заявил, что в детстве был у меня гувернером.

– Что делать со вторым пленным? – озабоченно, не обращая внимания на исповедальные нотки, возникшие в голосе капитана, спросил Крутиков.

– Гони его отсюда в шею. Ногой под зад и – за борт.

– Живым отпускаете? – не поверил Крутиков.

– Живым. У него есть поручение к красноармейскому начальству, пусть донесет.

Крутиков ухватил пленного за шиворот.

– А ну пошли!

Тот качнулся под рукой слепцовского ординарца и покорно полез по трапу наверх. Крутиков снизу подтолкнул его кулаком.

Солдаты, вытащившие убитого из трюма, тем временем подволокли тело к лееру – тросу, натянутому вдоль борта парохода между кривыми ржавыми стойками, и спихнули убитого в воду.

Тело рассекло рябь течения почти без звука и тут же ушло под плицы большого гребного колеса.

– Дур-рак! – крикнул один солдат другому. – Сейчас кровищей обдаст все берега.

Второй солдат не растерялся, ответил напарнику достойно:

– Сам дурак!

Недаром говорят, что тело убитого человека бывает тяжелее камня: покойник мигом ушел на дно, и гребное колесо прогрохотало над ним.

Никакой крови не было, только вода помутнела, и все.

Крутиков вывел второго пленного, тот ослепленно заморгал – слишком ярким показался свет теплого летнего дня после сумеречного грязного трюма, – задрал голову, и капитан ткнул его кулаком в спину:

– Пошел! Иначе доброта наша на этом кончится – я застрелю тебя!

Он подтолкнул пленного к лееру, за которым плескалась онежская кудрявая вода. Пленный сделал несколько неловких шагов.

Тут Крутиков обратил внимание, что на ногах у пленного – вполне сносные, хотя и заляпанные грязью кожаные сапоги, не «брезентуха» какая-нибудь, – в годы Гражданской войны часто шили сапоги из брезента, поскольку