Роялистская заговорщица - Жюль Лермина

– Брось ты свои разглагольствования. Тебя арестовали: вот в чем вся суть дела.

– По твоему приказанию.

– Не совсем так. Я в настоящее время так занят, что не имею времени следить за всем, но был сделан донос, в силу которого было сделано и распоряжение. В добрые времена комитета общественного спасения тебя бы непременно отправили на гильотину, мой милый. Ты сегодня просишь о возвращении тебе свободы, хотя твое участие в заговоре несомненно доказано; тем не менее она все-таки тебе, вероятно, будет возвращена. За что же ты ругаешь меня? Логично ли это? Или ты обо мне лучшего мнения, чем я есть?

– Я думаю и знаю одно, что ты лгун, предатель, подлец. Я совсем не прошу тебя об освобождении меня из-под ареста, но твои люди захватили и арестовали одну девушку. И я пришел требовать, чтобы ты исправил этот низкий поступок. А затем можешь поступить с нами, как знаешь.

Фуше нагнулся над столом и стал рассматривать бумаги. Он быстро обернулся к Картаму:

– Говори толком, чем эта девушка тебе так интересна?

– Это моя внучка! – ответил Картам.

– Ты обозвал меня лгуном… берегись. Жена твоя умерла десять лет назад, и никогда у тебя не было детей…

– Я ее отец, – заметил Жан Шен, – а Картам вырастил ее.

– Вам я не скажу того, что сказал неукротимому Картаму… Скажу только, что месье Жан Шен никогда не был женат… по крайней мере, под этим именем, а также не имеется никакого документа, свидетельствующего о том, что он отец.

Жан Шен был поражен.

– Неужели же вы так и останетесь вечно детьми, – воскликнул, вставая, Фуше. – Разве я вас не знаю обоих, безумных, жертвующих жизнью ради химеры… Ты, Картам, злился на империю, ненавидел 18-е брюмера, ты ревел, проклинал… и что же дальше? Ты, не правда ли, свергнешь Наполеона?.. Где ты был три месяца назад, когда Людовик ХVIII восседал на троне в Тюильри?.. Ты участвовал в заговоре… Где твоя республика?.. Что придумал ты против громового удара Фрежюс?

Вы, Жан Шен, вы сто раз дрались против союзников, рисковали жизнью, чтобы помешать им вторгнуться! Разве вы задержали их? Чего же вы хотите? Что можете вы сделать? Несмотря на ваши проклятия и на ваше геройство, колесо не перестает вертеться… и вы воображаете, что каким-то одним магическим словом или человеческой грудью вы остановите его… О, безумные дети, трижды безумные!

– Я требую освобождения моей дочери! – воскликнул Картам.

– Да это уже сделано! – заметил Фуше, пожимая плечами. – Если бы я стал дожидаться, когда ты кончишь декламировать, чтобы распорядиться об освобождении ее из-под ареста, она успела бы там умереть… Вы тоже свободны. Мне совершенно безразлично, где вы: в тюрьме ли, на свободе ли. Один из моих служащих думал, что дело сделал, а сделал глупость. Якобинцы!.. Вы воображаете, что вы страшны, а вы только смешны… Разве Франция вас знает? Вы забыты, дорогие мои, вы погребены, вы мертвецы…

– Мертвецы, которые воскреснут! – вскричал Картам.

– Не скоро, – ответил Фуше все так же хладнокровно, – не скоро, тогда, когда нас с вами уже не будет… Говорю вам, что я вас знаю лучше вас самих. Если ты, Картам, собирался убить императора, то зачем ты просил Карно назначить тебя в армию?

– Тебе и это известно?

– Я все знаю. Твое назначение при тебе. Вы, капитан Шен, завтра выступаете. Очень рад за отечество!

– Ты говоришь об отечестве, ты?

– Я служил ему и продолжаю служить с большей пользой, чем вы: в тяжелые дни узнают мне цену. Я возвращаюсь к вам, Жан Шен, выслушайте меня, ты тоже, Картам, я благодарен случаю, который ставит нас лицом к лицу с вами. Вы честные люди.

– Благодарим, – проговорил сквозь зубы Картам.

– Я могу говорить с вами совершенно откровенно, – продолжал Фуше, не обращая внимания на то, что его прервали.

– Ты, наверное, соврешь.

– Суди сам. Вот мое мнение в двух словах. Один только человек может избавить Францию от ужасов второго нашествия: это Наполеон. Люблю ли я его, или нет – безразлично. Факт несомненный, вы сами это очень хорошо знаете. Если бы вы были единственными заговорщиками, я был бы спокоен, но есть другие, которые ждут реванша еще с большим нетерпением.

– Роялисты.

– Да, они. Я знаю, – прибавил Фуше, понизив голос, – что эти люди не остановятся ни перед чем, чтобы помешать успеху их злейшего врага Наполеона. Я напрасно говорю об этом, как о чем-то в будущем, они уже действуют, и хотя, Картам, ты меня считаешь за дурного патриота, я замираю в ужасе при мысли о том, что я подозреваю. Думаю, – тут голос его стал едва слышен, – что предатели приобрели планы сражений.

– Этот слух дошел и до нас, – заметил Картам.

– Неужели?.. Некоторые признаки заставляют меня думать, что так и есть… и я страшусь…

И он остановился, как будто эти опасения сжимали ему горло.

Картам глядел на него и спрашивал себя, неужели в самом деле у этого человека, которого мало было презирать, могли быть проблески совести…

Кто сам честен, тому так трудно верить в нечестность другого.

– Чего же ты ждешь? Ты министр полиции, в руках которого нити всех заговоров… Отчего же ты до сих пор не схватил преступников? Почему ты не лишил их возможности наносить вред?

– Ах, до чего вы наивны! – воскликнул Фуше. – Министр полиции, стоглавый Аргус… Прекрасно!.. Неужели вы думаете, что все заговорщики так же просты, как вы? Ведь вы же честные люди, вы рискуете вашей свободой, жизнью, головой. А ведь другие, настоящие-то преступники, превращаются в нечто микроскопическое, невидимое, неуловимое. Вы кричите о ваших замыслах, они не говорят о них даже шепотом. Разве Иисус знал Иуду? Один из вас предаст меня, который? И апостолы, подобно вам, ни о чем не догадывались. Я искал и ничего не знаю, ничего не ведаю и ничего не могу поделать. Знаю одно, что, быть может, в эту самую минуту по дороге к северу несется человек, который уносит с собой безопасность и честь Франции.

И патриот Фуше с грустью склонил голову.

– Но неужели нет никаких указаний, по которым можно было бы напасть на след этих преступников?

– Указания всегда есть… у министра полиции, – заметил с усмешкой Фуше. – Но верны ли они?

– Их можно проверить.

– Положим. Но только помните, что я ничего не утверждаю, и если вы поступите неблагоразумно…

– Ты отречешься от нас, – сказал Картам. – Будь покоен, какая нам охота ссылаться на тебя?

– Дело в том, что то, что нам, полицейским, – признаю это название и для себя, –