Потому что я – отец - Михаил Калинин

Только и думал о семье, когда мы тряслись над должностями. Прости же меня!

Тут же ударился в слёзы и полез обниматься. Мать сказала, что прощает, но быстро свернула этот разговор. Она не простила. Дорого нашей семье обошлась эта зависть.

Эх ты, офицер. Нашёл перед кем извиняться. Пришло время собираться в дорогу.

Найти его нетрудно. «Бывших сослуживцев не бывает», – так говорил отец. Я позвонил его шефу, усачу. На похоронах отца он отвёл меня в сторонку и очень вкрадчиво предупредил: «Помни, ты всегда можешь обратиться ко мне. Хоть я и постарел, а ты на максимуме своих возможностей, никто никогда не знает, какая помощь может потребоваться. Я горжусь знакомством с твоим отцом. Ты можешь на меня рассчитывать».

Он попросил записать номер его телефона. Зачем я сохранил его в мобильнике? Именно из таких случайностей и состоит жизнь. Хотя, конечно, адрес того мудака я нашёл бы в любом случае, даже если бы потребовались годы.

Усач мне обрадовался. Отчеканил несколько дежурных шуток всё тем же молодцеватым голосом. Я без труда представил, как горят румянцем его щёки, а усы обрамляют уголки губ. Он легко проглотил мою наспех состряпанную легенду о том, что я хочу приехать ко всем близким армейским друзьям отца. Посидеть немного за столом с его боевыми товарищами, повспоминать. Он повеселел и сказал, что ждёт в любое время. Следом я выяснил координаты мудака и попрощался.

Пришлось тащиться на юг страны. Дома соврал о краткосрочной командировке.

Мудак жил один, как и сказал Усач. Это всё облегчало. Звонить я не стал. Немного погулял по городу, он веселил солнцем и одновременно вгонял в депрессию улочками, соседствовавшими с главной. Деревянные домишки местами покосились. На столбах разноцветные листки с рекламой микрозаймов. В одном из захудалых деревянных строений и жил тот, кого я искал.

Я твёрдо постучал в дверь. Не сразу услышал шаги с трудом шаркающего человека.

– Кто?

– Привет из прошлого.

– Что?

– Вот и славно, что открыли. Не общаться же нам через закрытую дверь.

– Не ожидал тебя увидеть.

– И не очень обрадовались, я вижу. Ну хоть пустите, не стоять же на пороге.

– Ну, проходи.

– Ну и отлично.

Внутри такое же запустение, как и снаружи. Спёртый запах, дом жаждал генеральной уборки. Я достал бутылку водки и громко опустил её на стол.

– О, у меня и закуски толком никакой нет.

– Она и не нужна. Ты офицер, я сын офицера. Не слабаки, значит.

Резкий переход на ты он проглотил, уверенности ему этот маневр не добавил. Я по-хозяйски открыл шкафчик, в котором рассчитывал найти посуду. Вытащил подвернувшиеся под руку неряшливо помытые кружки.

– Подожди, рюмки же есть…

Я не хотел позволить ему перехватить инициативу, лихо скрутил крышку и налил по-доброму.

– Ну что, помянем отца?

– Помянем.

Он выпил, поморщился и с очень глубоким вздохом опустился на стул.

– Ты же догадываешься, почему я приехал?

– Наверное.

– Наверное… Долги решил раздать. Припёрся к тихой вдове, она же лишнего не спросит и уж точно не вломит сковородкой по лбу. В худшем случае прогонит. Как-то ты комфортно привык раздавать долги. А, офицер?

– Я не прав. Я раскаиваюсь. Что тебе надо?

– Хочу в глаза посмотреть.

– Смотри. Доволен?

– Нет, конечно. Ты же, гнида, знал, как для отца важна эта долбаная «Волга». Да он меня так не любил, как её.

– И что?

– Ты же слёзы давил на его могиле. Откуда такая сентиментальность?

– Ты не глупый. Годы дружбы никто не отменял, совесть мучает.

– А ты стойкий! Мать сказала, с ней ты себя вёл как обоссавший туфли котёнок.

– Перед вдовой защищаться нет смысла. С тем, кто вломился в твой дом и ведёт себя как хозяин, говорят по-другому.

– Ты думаешь, эта мобилизация твоих последних резервов тебя как-то спасёт? Я могу тебя убить здесь же. Тебя найдут не сразу, только когда трупная вонь до главной улицы долетит. Ты же на хер никому не нужен.

– А ты попробуй, мальчик.

– Это не так сложно. Но отец никогда бы не простил, если из-за тебя, мудака, я бы за решётку загремел… Ты надломил отца.

– Послушай. Нотации мне не нужны. Жить осталось несколько месяцев. Меня ничем не напугать. Делай то, ради чего пришёл, и вали уже. Разговаривать долго я не собираюсь. Голова болит.

Земля ушла из-под ног. Пульсация в висках. Кулаки сами сжимаются. Ударил по столу. Схватил бутылку и бросил в телевизор. Промахнулся, она разбилась о стену. Он хмыкнул. Я встал, схватил его за воротник заношенной рубашки и достаточно сильно ударил коленом в выпирающий живот. Он сложился вдвое. Вернул его в исходное положение. Бесстрашная, раскрасневшаяся морда раздражала. Превратить бы её в кровавую кашу…

– Мой отец бы не одобрил поездку к тебе. Слишком гордый, чтобы опускаться до грязи. Но я никогда не боялся испачкаться.

Несколько коротких ударов кулаками в живот. Он не сопротивлялся. Оттолкнул его немного от себя, чтобы хорошо размахнуться, и правый кулак полетел в горбатый нос. Я постарался, чтобы этот удар произвёл должное впечатление. Старик отлетел в угол комнаты, приземлился на бутылки. Покряхтел, вытер кровь. Достаточно, пора прощаться. Плюнул на пол. Ещё раз посмотрел в полные равнодушия глаза и вышел на свежий воздух. Можно возвращаться домой. Прости, отец. Это я сделал не для тебя. Ты бы злился годами за это. Это месть за изнасилованную сочинскую мечту мальчика об улыбающемся отце. Я и подумать не мог, кидая монетку, что ты можешь стать ещё более замкнутым, чем раньше.

* * *

Отец, как ты там? Тебя уже нет со мной какое-то время, а я всё чаще обращаюсь к тебе так, мысленно, в надежде, что получу от тебя хоть какой-то ответ.

А правда, что ты хотел и ждал меня? Так всегда говорила мама. Она постоянно подчёркивала, что ты любишь меня. Ты сам так не говорил, в любви ко мне ты признавался мамиными словами.

Половое воспитание никогда не было твоей сильной стороной и ограничивалось ворчливым наставлением: «Только не надо детей по малолетке делать!» В шестнадцать-восемнадцать лет я ведь твои слова воспринимал буквально – это совет отца, который хочет как лучше. Совет выглядел логичным. Ты повторял: сначала надо встать на ноги, окрепнуть.

И только потом, после тридцати, я стал думать об этом совете под другим углом. Ты ведь мало смеялся в моём присутствии. Легко списать на войну – ты вернулся другим. Но я же помню, как ты заливался в компании сослуживцев. В моменты, когда я тебя хочу оправдать, думаю,