Потому что я – отец - Михаил Калинин

повторял: сегодня точно пойдём. Отец кивал. По установленному им расписанию, допускавшему исключение только в мой день рождения или Новый год, я должен лечь в девять. В восемь я намекал – надо что-то делать с графиком. Тогда отец к нашему с матерью удивлению ответил: «Выходим. Одевайся. Отбой как обычно». Мама изобразила несогласие. Дождь лил прилично. На улице никого. Мы играли сорок минут. Смеялись, кричали. Промокли до нитки. Я простудился, слёг с температурой. Отец неделю кашлял и не реагировал на мамино ворчание. «Слово офицера не пустой звук, ты понял?».

Кто-то засмеялся, кто-то кивал головой многозначительно. Все помнили его таким.

Следующим в землю положат меня. Скорее всего, между мной и отцом этот мир покинет мать, но почему-то в тот момент помутнённое стрессом и алкоголем сознание концентрировалось лишь на мужской линии. Я следующий. Каким увидит меня сын на похоронах? Какие истории услышит? Я не боялся никогда смерти, потому что в глубине души не верил в неё. Эти похороны показали мне, насколько реален конец. Всё ещё не испугался, но начал присматриваться к старухе с косой.

Папа, я не обижаюсь. Ты дал мне ровно то, что считал нужным. Единственное, о чём я действительно жалею, что сквозь лозунги я не всегда мог разглядеть живого человека, который боялся предсмертных мучений или любил апельсины, от которых почти всегда отказывался. Эти наставления и нотации скрывали тебя от меня, как еловые ветки и пара метров свежевскопанной земли спрятали твой гроб. Спи спокойно, отец.

* * *

– Мам, а отец меня любил?

– Что ты несёшь?

– Я серьёзно. Любил?

– Это не очень своевременно. Ты его только вчера похоронил и после поминок горланил, что гордишься им. Зачем это ворошить?

– Если ты не ответила без раздумий, может быть, это правильный вопрос, а?

– Давай ты протрезвеешь. Отца только что закопали. И всё, что ты смог спросить, любил ли тебя покойник.

– Но я всегда хотел выяснить это.

– А почему молчал? Что мешало спросить?

– Боялся.

– Чего?

– Услышать не тот ответ.

– А сейчас не боишься?

– Боюсь не получить ответ на вопрос всей моей жизни.

– Если его любовь не проявлялась так, как бы хотелось тебе, это не значит, что он не любил тебя вовсе. Уяснил?

– Наверное.

– Мне он стихи не писал. Приятных слов почти не говорил. Когда ещё в сержантах ходил, сказал: «Я – человек военный, а не романтик вшивый. Соплей не дождёшься. Но всегда будешь как за каменной стеной». И он держал это слово, как все свои обещания. Его любовь к тебе выражалась так же.

– Как?

– Он не сюсюкался с тобой, но разбивался в лепёшку, чтобы одеть тебя, обеспечить завтрак с обедом и ужин. Чтобы ты рос сильным и самостоятельным. Когда другие спивались, бросали детей, он становился нам ещё ближе. Он не умел лишний раз обнять, но бросился бы на любого, как волк, чтобы тебя защитить.

– Очень жаль, что он так мало говорил.

– Мне тоже. Но такой он человек. Не всем дано говорить. Но ещё меньше тех, кому дано делать. Как же крепко и долго он меня обнимал, когда узнал, что я беременна.

Назрел последний вопрос, который мне хотелось задать до отъезда. На следующий день я наконец протрезвел. Собрался в дорогу. Мама сидела у окна, смотрела вдаль. Чай остывал, а я не решался.

– Сынок, ты явно хочешь что-то сказать.

– Помнишь, как мы поехали на море. В тот раз, когда отцовскую машину разбили.

– Такое не забывается.

– Отец тогда был счастливым.

– Да.

– Я очень радовался, что он весёлый. Но только недавно задумался.

– О чём?

– Его тогда словно подменили. Такое не может быть без причины. Так?

Наверное, мама пожалела, что сама начала этот разговор. В нашей семье долгое молчание всегда означает одно – попадание в точку. Но это не означает, что ответ будет получен. Я замер.

– Скажу как есть. За полгода до того отпуска он влюбился. Какая-то вольнонаёмная из части. Даже не молодая, моя ровесница. Я сама не догадалась, но обратила внимание: он совсем закрылся. Несколько раз высказала, а он даже ни разу не рявкнул «я же сказал», только отмалчивался. Я начала подозревать что-то неладное. И как-то раз он пришёл домой пьяный, чуть ли не на коленях стоит. «Прости меня, дурака». Начинаю расспрашивать, он всё выкладывает. Влюбились они друг в друга. У неё тоже семья. Он заходил к ней несколько месяцев, любезничал. Набрался мужества… Мне сказал, что ничего у него не получилось. Тут же пожалел. И пришёл ко мне. Я ещё слышала сплетню, что их застали. Но это уже не имеет значения.

– Ничего себе.

– Другой бы глазом не моргнул. Твой отец не такой. Мне, конечно, жить не хотелось, но посмотрела на него – горюет, молит о прощении – и обняла. Только потребовала к ближайшему отпуску освоить актёрское мастерство, чтобы ты увидел радость в его глазах и улыбку. В общем-то, продешевила. Стоял на коленях, готовый на все.

– Значит, это всего лишь игра и моё желание не могло сбыться…

– Какое желание?

– Чтобы он оставался таким всегда… Он снова замкнулся, и я винил во всём «Волгу».

– Сложно сказать, любимый. Но актёр из него никудышный, в те недели он действительно сиял рядом с нами.

* * *

Спустя полгода после смерти отца позвонила мама и взволнованно сообщила, что в гости приходил его сослуживец. Тот самый с простецкой внешностью. Он мялся, напросился на чай с принесённым дешёвым тортом, который почти весь съел сам. Долго мямлил, явно собираясь с мыслями, и наконец выпалил. По землице ходить ему осталось недолго, пора раздать долги. Пришёл покаяться перед ней. Машину разбили солдаты, которые почему-то недолюбливали отца. Это он, старый товарищ, посоветовал им выместить злобу на «Волге», чтобы уколоть побольнее. Он, как никто другой, знал про эту слабость отца. Мама ахнула, долго молчала, но всё-таки не удержалась:

– Как же так? Вы же дружили, столько прошли вместе! Наш дом – твой дом. Он тебе последние деньги отдал, и мы впроголодь жили месяц.

– Прости меня. Зависть сожрала. Я не могу в себе это носить, хоть и прошло столько лет. Прости. Прости! Спаси меня.

– Чему завидовал-то?

– Всё у него хорошо. Красивая жена, толковый сын. Сам правильный мужик. Со стержнем. А моя жизнь не сложилась.

– Не надо прибедняться. На службе у тебя всё шло как по маслу.

– Служба не делает счастливым. И он раскусил это первым из нас. Добился немного, но правильно расставил приоритеты в жизни.