Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

В этих словах звучало одобрение, что нынче девушки сами выбирают себе спутников жизни, и осуждение, что родителям в лучшем случае остается скромная роль советчиков.

— Ну, а все же… — настаивала Баджи.

— Не знаю, как Гюльсум, а Лейла вот уже полгода ходит с одним холостым ученым доцентом. Провожает он ее до дому, а потом они еще у парадной целый час простаивают.

— Видно, не успевает этот холостой ученый доцент чего-нибудь досказать на лекциях? — с серьезной миной заметила Баджи.

— Парадная — не место для лекций!

— Науке всюду место! — тем же тоном продолжала Баджи. — Только как бы не стать тебе, Фатьма, от таких лекций бабушкой!

Сестры прыснули со смеху, и Фатьма наконец поняла, что Баджи шутит.

— Ты, я вижу, такая же озорная, какой была в Крепости! — сказала она, покачав головой.

Баджи грустно улыбнулась:

— Такая же?.. О нет, Фатьма, нет!..

Прощаясь, Фатьма сказала:

— Ты приходи ко мне в кино с Нинелькой. У нас картины идут первым экраном, бывают очень интересные, иной раз билетов не достать. Так ты заранее позвони мне, чтоб я для вас хорошие места забронировала.

— Спасибо, Фатьма, позвоню!

Баджи вспомнила, как в свое время уговаривала Фатьму перешагнуть порог театра. А вот сейчас… Да, многое в Фатьме изменилось. Похоже, что даже нос у нее стал чуть короче.

Новоявленный драматург

Баджи шла, убыстряя шаг. Скорей, скорей! Давно не была она на этой улице, ведущей к театру.

В комнатах дирекции что-то ремонтировали. В актерских уборных было пусто: по-видимому — репетиция, все на сцене.

Теперь, когда Баджи уже находилась в здании театра и предвкушала радость встречи с товарищами, с друзьями, ее вдруг охватила какая-то робость. Кто знает, что ждет ее?

Неторопливо прошлась она по безлюдному в этот час коридору-фойе, опоясывающему зрительный зал, постояла у стендов с фотографиями актеров. И, только услышав доносившиеся со сцены голоса, тихонько приоткрыла дверь в партер и проскользнула в полутемный зал.

Опустившись в кресло, Баджи всем своим существом ощутила покой. Робости как не бывало. Сколько знакомых, близких людей на сцене! Вот Гамид в обычной своей позе — сидит, обхватив колени руками. Вот Телли с ее неизменной челкой. Хороша, очень хороша, шайтан ее возьми! А вот и Чингиз за столиком — он что-то читает вслух, а перед ним полукругом сидят слушатели. Рядом с Чингизом какой-то незнакомый мужчина с волнистыми светлыми волосами, с виду не азербайджанец… Непохоже все это на репетицию.

На сцене шла читка пьесы. Баджи удивилась, что пьесу читает Чингиз, и кажется, что это его собственное произведение. Чингиз в роли драматурга? Баджи скептически усмехнулась: всего что угодно можно было ожидать от него, — только не этого! Но она тотчас упрекнула себя: не боги же горшки лепят! Возможно, война сделала Чингиза серьезнее, он сочинил что-то дельное. Очень хорошо, если так!

Кто-то из актеров скользнул равнодушным взглядом по креслам в партере. Баджи огорчилась: тут не так темно, чтоб не заметить, не узнать ее.

Взглянула в зрительный зал и Телли.

— Пусть умру, если это не наша Баджи сидит там! — раздался ее удивленный и радостный возглас. Вскочив с места, стуча каблучками, она пронеслась через помост, связывающий сцену с залом и, минуя пустые кресла, вмиг очутилась подле Баджи.

Вслед за Телли устремились к Баджи и другие. Баджи целовали, обнимали, забрасывали вопросами. Она не успевала отвечать.

— Место Баджи — не в зрительном зале, а с нами! — торжественно провозгласил Гамид, и тотчас, почти на руках, Баджи повлекли на сцену.

Особый, давно знакомый запах сцены… Старый облупленный задник, слегка покатый некрашеный пол… Любимый мир родной стихии шел Баджи навстречу.

Телли не спускала с нее глаз. Как радостно после разлуки снова увидеть подругу! Их связывают годы учебы, годы работы в театре. Разногласия и споры? Какое это имеет значение! Каждый вправе думать и поступать по-своему.

Чингиз стоял у столика в выжидательной позе: своим внезапным вторжением Баджи отвлекла внимание от пьесы, сбила творческое настроение.

— Может быть, перенесем читку на другой день, а сейчас организуем товарищескую встречу с Баджи? — предложил он с деланным радушием, за которым скрывалась досада.

Баджи искренне запротестовала:

— Нет, нет, читку нужно провести до конца. Дело — прежде всего!

— Ну, если ты такая деловая… — быстро согласился Чингиз.

Все вернулись на свои места. Баджи села между Гамидом и Телли. Шум сменился сдержанным перешептыванием, а затем и вовсе стих. Проплыли к Баджи две-три записки с приглашением в гости, на обед. И все успокоились.

Читать пьесу, как оказалось, Чингиз начал незадолго до появления Баджи, и теперь он любезно повторил для нее, что пьеса его — о наших днях, что действие ее происходит на фронте и в тылу. Он, Чингиз, как известно, не драматург, но за время войны у него накопилось много наблюдений, возникли интересные мысли, которые захотелось воплотить в пьесу и отдать ее на суд коллектива театра, с которым он в свое время был тесно связан. В среде этого коллектива не раз рождались удачные пьесы таких самодеятельных авторов, как он. Ну, вспомнить хотя бы пьесу Гамида «Могила имама».

— Мне особенно приятно, — сказал Чингиз, обращаясь теперь уже ко всем, — что число судей так неожиданно пополнилось опытной и талантливой актрисой, нашей Баджи-ханум. Кому, как не ей, прибывшей, можно сказать, с самого фронта, высказать свое мнение о пьесе, внести дополнения, поправки? — Он улыбнулся, и Баджи уловила в его улыбке дерзкий вызов и в то же время что-то заискивающее, заставившее ее понять, что в душе Чингиз не очень-то уверен в своем сочинении и старается заручиться ее поддержкой. — Итак… — он взялся за тщательно переплетенную рукопись.

На обложке — крупными буквами фамилия автора и название: «Наши дни». На первой странице, как обычно, — перечень персонажей. Джафар — офицер-фронтовик, Зумруд — его жена, врач тылового госпиталя, Исрафил — врач того же госпиталя, Валя — медсестра. И ряд других. Все они под рубрикой «действующие лица» как бы стоят в строю, до норы до времени безмолвные.

Но вот перевернута страница, и «лица» начинают говорить, действовать. Джафар, совершив недавно со сказочной легкостью ряд героических подвигов на фронте, приезжает в родной город. Вместе с ним — медсестра Валя, его фронтовая подруга. Дома Джафар обнаруживает, что он обманут: пока он воевал, Зумруд завела роман с его другом Исрафилом, ее начальником по работе в госпитале. В Исрафила по ходу пьесы влюбляется и Валя.

Баджи