Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

— Почему же не просто? — удивляется Виктор Иванович.

— А потому, что Гамид как директор театра выдаст тебе такую характеристику, что тебя с ней ни в один другой театр на порог не пустят! Верно я говорю, товарищ директор?

Гамид охотно подхватывает шутку:

— Я, правда, не Хабибулла-бек, но для пользы дела могу дать оценку нашему худруку в духе Хабибуллы!

Ну, как при этом не рассмеяться? Баджи наливает Виктору Ивановичу бокал вина и с чувством говорит:

— Никуда мы вас, Виктор Иванович, не отпустим! — Она ждет, пока он опорожнит бокал, и с уверенностью добавляет: — Да и сами вы никуда от нас не уедете, никуда!..

Летят, летят годы…

А как живут Натэлла Георгиевна и Кюбра-хала?

У них новость: с неделю назад поселилась у них молоденькая девушка из района, приехавшая в Баку учиться в театральном техникуме.

— Ее обещали устроить в общежитие, а пока мы с Кюброй-халой решили приютить ее у себя, — говорит Натэлла Георгиевна, и в голосе ее звучат виноватые нотки.

Ах, Натэлла, славная! Кому ж, как не твоей бывшей жилице, знать, как долго может длиться благодаря твоей доброте это «пока»! Но не оправдывайся: Баджи не будет тебя ревновать к этой милой застенчивой девушке из района.

Летят, летят годы… Тридцать пятый. Тридцать седьмой. Тридцать девятый.

Фашистская Италия уже поработила Абиссинию, завершилась военная интервенция Италии и Германии против Испанской республики. Японская военщина захватила Пекин, оккупировала Шанхай. Германские фашистские орды вторглись в Австрию, вышли на Дунай, распространились на юге Европы. Во всех концах мира, на громадных пространствах от Гибралтара до Шанхая война уже втянула в свою кровавую орбиту свыше полумиллиарда людей. Тревога охватила мир.

Сбудутся ли безумные мечтания Хабибуллы, и вновь протянет ему его старый друг полковник фон дер Гольц ящик с толстыми немецкими сигарами, от которых вновь будет приятно кружиться голова? Взовьются ли над древней землей Азербайджана флаги со свастикой?

О, древняя, родная, многострадальная земля! Кто только тебя не топтал, не терзал! Набеги на твои горы и низины три тысячи лет назад совершали халды-рабовладельцы. На скалах близ озера Гокча они высекали хвастливые надписи в честь своих побед, и в надписи эти всматривается теперь молодой архитектор Бала Шамсиев, читая книгу прошлого своей страны. Но где они, те халды-рабовладельцы? Не удалось им покорить древние вольнолюбивые азербайджанские племена, как не удастся покорить народ Азербайджана никому другому!

Книга третья

Солнце сквозь тучи

Часть первая

В дни войны

Домой

Как непохож был тот год на прошедшие годы! Все складывалось совсем по-другому.

Обычно Баджи проводила летний отпуск неподалеку от города, в дачных местах на северном берегу Апшерона. Там — чистое море, теплый желтый песок. Купайся с дочкой сколько душе угодно! В садах — виноград, инжир. Хорошие, с детства знакомые места!

Но прошлым летом потянуло к чему-то новому, — ведь, кроме Азербайджана да соседней Армении, куда театр ездил на гастроли, Баджи еще нигде не бывала. Она решила взять с собой Нинель и провести часть отпуска в Ленинграде, а на обратном пути погостить у Ругя и Газанфара, недавно переехавших в Москву. Пусть девочка повидает широкий мир в свои ранние годы — не так, как ее мать.

И вот дочка-то и подвела — в Ленинграде она тяжело заболела. А тут началась война…

Теперь, после ужасной зимы, проведенной в блокадном Ленинграде, Баджи и Нинель возвращались в Баку.

Баджи предвкушала: скоро будет она в родных краях, у себя дома! Обнимет тетю Марию, брата, товарищей по работе, вновь вступит на сцену!

Но как начнет она разговор с тетей Марией? Саша — на фронте, и нет от него никаких вестей. Где найти силы, чтобы вселить в старую женщину надежду, когда ты сама полна неизвестности и тревоги?

В пути Баджи не раз представляла себе встречу со свекровью, пыталась найти нужные слова. Но наяву все оказалось еще печальнее, чем она ожидала.

Боже, как изменилась, постарела тетя Мария, как сдала! Шестьдесят пять лет, больное сердце, беспокойная работа с малышами в детском саду… Но сильная духом тетя Мария еще могла бы с этим совладать. Подкосила ее неотступная тревога о сыне.

Все в доме напоминало Баджи о Саше — полки с аккуратно расставленными книгами, письменный стол, покрытый зеленой выцветшей бумагой, ящик с инструментами в кладовке. И даже море в распахнутых окнах не могло отвлечь от невеселых дум. Дул норд, и сквозь марево пыли, нависшей над городом, виден был пароходный дымок на горизонте…

День прошел в бесконечных разговорах.

Тетя Мария посадила к себе на колени внучку, прижала ее к груди и расспрашивала Баджи об их жизни в Ленинграде. Слушая об испытаниях, выпавших на долю ленинградцев, она горестно вздыхала, то и дело смахивала с глаз невольную слезу. А Баджи расспрашивала о родственниках, о друзьях, о городских новостях.

О Саше ни одна из них не произнесла ни слова. Да и что можно было сказать? Ведь с первой минуты встречи для обеих и без слов было ясно, что означает такое долгое отсутствие вестей.

И только поздним вечером, когда Нинель уснула, Баджи решила сказать тете Марии слова утешения — те, что были придуманы и заучены ею, как роль, долгой дорогой из Ленинграда в Баку.

Однако сказала она совсем иное:

— Вот мы опять вместе, ана-джан…

Ничего больше не смогла она произнести: слезы — не на глазах, а где-то в глубине — мешали ей говорить.

Но и в этих немногих словах сказано было много. Она впервые назвала свою свекровь не тетей Марией, как обычно, а ана-джан — дорогая мать.

Все нефть да нефть!

Баджи была измучена длинной, трудной дорогой. Ей не хотелось идти в театр, чтоб своим видом не вызвать у товарищей жалость.

Нужно денек-другой отдохнуть, привести себя в порядок. А с братом она встретится — он будет счастлив увидеть сестру, как бы она ни выглядела.

Обычно, когда Юнус рассказывал о своей работе, Баджи слушала его с интересом — не один год прожила она на промыслах.

Но в этот день, не дослушав брата, она с досадой бросила:

— Все нефть да нефть!

В самом деле, здешних людей ничто не интересует, кроме их нефти! А пожили бы они там, где чудом остались живы она с дочкой, — заговорили бы и на иные темы. Пережитое в Ленинграде давало ей, казалось,