Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

власть день ото дня крепнет и что царство мусавата, некогда обогревшее его своим обманчивым теплом, давно сгорело дотла, не восстанет из пепла, не восторжествует?

Хабибулла вспоминал, как несколько лет назад, поздним осенним вечером возвращался он из салона домой и был преисполнен радости, нащупывая в кармане купчую на промысел «Апшерон». А на кой черт оказалась она нужна, это филькина грамота?.. Промысел «Апшерон»?.. Теперь это звучало почти насмешкой: нефтяные участки перепланированы, уничтожены каменные и тросовые ограды, отделявшие их один от другого, часть промыслового хозяйства вовсе переброшена на другие места — теперь сам черт ногу сломит, чтобы разобраться, какой из участков относится к старому «Апшерону» Все, все изменилось, от старого не осталось и следа!

Хабибулла делал многое, чтоб ослабить связи с салоном, заставляя себя не думать о нем.

Но время от времени малый круг напоминал о себе телефонным звонком, приглашая Хабибуллу на очередную встречу. Хабибулла отговаривался нездоровьем, занятостью.

Однажды голос в трубке сказал:

— Друзья убедительно просят вас зайти вечерком на чашку чая — у хозяйки сегодня маленькое семейное торжество. Мы ждем вас, Хабибулла-бек!

Как обычно, голос в трубке был тихий, приглушенный, но в ушах Хабибуллы он прозвучал как требование, как приказ. И на этот раз, увы, пришлось подчиниться.

В салоне, в малом кругу, Хабибулла был встречен сухо и почувствовал, что это неспроста.

Как и предполагал он, в тот день никакого семейного торжества у Ляли-ханум не было. Даже угощение, каким хозяйка потчевала в этот вечер своих гостей, было скромней обычного, а традиционная ваза с очищенными орехами и изюмом отсутствовала. Казалось, все в этот вечер подчеркивало, что собрались сюда люди не в гости, а на деловую встречу.

— Не скрою, Хабибулла-бек, что в последнее время ваша деятельность в театре вызывает у многих из нас сомнение и тревогу, — сразу же, как уселись за стол, начал бек Шамхорский. — Мы доверили вам важный участок для борьбы с нашим врагом, и вы обязаны были с присущими вам талантами и энергией противодействовать тем разрушительным идеям, которыми пичкает азербайджанского зрителя советский большевистский театр. А вы, какую позицию заняли вы в последнее время? Позицию исполнительного советского чиновника, идущего на поводу у большевиков!

— На деле все оказалось не так просто, как я представлял себе поначалу, — угрюмо заметил Хабибулла.

— Вы имели достаточно богатый опыт в Наркомпросе, в управлении театрами и могли бы использовать его на посту директора, — возразил бек Шамхорский. — Если б только действительно хотели и старались его использовать, — добавил он многозначительно.

— В предыдущие годы нашим людям было гораздо легче работать… — начал было Хабибулла, но его грубо оборвал Мухтар-ага:

— Чем искать отговорки, признайте лучше, что вы не справились с порученной вам задачей! — Он все еще был зол на Хабибуллу и пользовался любым поводом, чтоб задеть, укорить его. — А может быть, остается предположить… — он не договорил и с деланным недоумением развел руками.

Хабибулла вспыхнул: они, видно, подозревают, что он переметнулся к большевикам, к врагам и сознательно проваливает порученное ему дело.

— Уж не хотите ли вы сказать… — начал он гневно, но бек Шамхорский тотчас умерил его пыл.

— Успокойтесь! — сказал он. — Вас никто не хотел оскорбить. Но согласитесь сами, что в последнее время ваше поведение как директора более чем странно… История со статьей, например… Чем все это объяснить?

Хабибулла молчал. О, если б мог он ответить! Но это означало открыто признать свой разрыв с тем, чем он жил сам и чем до сих пор упрямо продолжает жить малый круг. А решиться на это у Хабибуллы не хватало духу.

— Чем это все объяснить? — настойчиво переспросил бек Шамхорский и, видя, что Хабибулла не отвечает, продолжал: — Хочу думать, что не трусостью, — ведь мы знаем вас как участника героических, хотя и печальных для нас мартовских дней восемнадцатого года, когда вы с оружием в руках защищали честь мусульманского тюркского мира.

Почти два десятка лет отделяли Хабибуллу от тех мартовских дней, когда, завидя вдали советские войска, он трусливо сполз с крыши и поспешил в тыл, но в сознании Хабибуллы его роль в тех суровых событиях сложилась именно такой, какой ее рисовал сейчас бек Шамхорский, и тем горестней было слышать слова бека.

— Не понимаю, чем вас так встревожила эта злосчастная статья? — в свою очередь наседал на него Мухтар-ага. — Какая была нужда, чтоб из-за нее пострадал этот славный малый Чингиз?

— А вы считаете, что правильней было б, если б вместо него пострадал я и этим провалил бы свою работу? — огрызнулся Хабибулла и с надеждой перевел взгляд на бека Шамхорского.

Но бек не оправдал его надежд:

— Правильней было бы, если б вы выполняли то, что вам приказывают! — жестко сказал он. — И впредь я рекомендую вам беспрекословно подчиняться и неуклонно выполнять наши приказания.

Хабибулла нахмурился: таким тоном здесь говорили с ним впервые. Ладно, он не останется в долгу!

— А что будет, если я не подчинюсь? — спросил Хабибулла со сдержанным вызовом.

Присутствующие переглянулись. Казалось, они предвидели такой вопрос.

— В этом случае вы рискуете попасть в те неприветливые места, где вы после прихода большевиков однажды побывали, — холодно ответил бек.

Такого ответа Хабибулла не ожидал. Хороши, оказывается, эти люди, которых он привык считать своими друзьями! Он для них не больше, чем пешка и, стоит ему поступить не совсем так, как им это угодно, они готовы предать его, погубить.

— То, чем вы угрожаете мне, — палка о двух концах! — промолвил он, так же холодно улыбаясь и давая понять, что с его, Хабибуллы, гибелью несдобровать и многим другим.

Бек Шамхорский понял его.

— Вы ошибаетесь, уважаемый Хабибулла-бек! — с деланной мягкостью возразил он. — Можете быть уверены, что даже там, куда вы попадете, вы окажетесь в крепких руках наших людей, и голос ваш вряд ли дойдет до тех, кто захотел бы вам помочь.

Имел ли бек основания так говорить? Или пытался лишь припугнуть Хабибуллу? Так или иначе, слова эти возымели действие. Хабибулла размяк, переменил тон:

— Я устал… — жалобно пробормотал он. — Я очень устал… Поймите меня, друзья…

— Усталость не причина, чтоб забыть о своем долге! — резко оборвал его бек.

— Я забочусь не о себе, поверьте… У меня расшатались нервы, я боюсь, как бы не наделать новых ошибок… — продолжал Хабибулла плаксивым тоном и в поисках поддержки вперил просящий взгляд в Лялю-ханум.

Он вдруг впал в странное лихорадочное состояние — лицо его задергалось, руки стали дрожать. Похоже было, что с ним начинается нервный припадок.

Ляля-ханум была старым верным другом