Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

— Узнала, что ты приехала… — едва выговорила она и, ткнувшись носом в щеку Баджи, оросила ее слезами.

Не забыла Фатьма, сколько раз выручала ее Баджи из беды, сколько давала полезных, разумных советов в ее трудной жизни с Хабибуллой, как помогла выбраться из этого проклятого замужества, а потом и из нужды. Как же могла она после долгой разлуки не поспешить к Баджи?

— Пойдем ко мне, посмотришь, как я теперь живу!

— Спасибо, Фатьма-джан, но я спешу в театр — я еще не была там со дня приезда. — Видя, что Фатьма огорчилась, Баджи мягко добавила: — Я зайду к тебе попозже, вечерком, вместе с Нинель — она пошла к подругам.

— А вечером ты меня не застанешь — работаю.

— Все там же в кино? Билетершей?

— Бери выше — я теперь администратор!

И Фатьма рассказала о своей новой работе. Знакомые нотки слышались в тоне Фатьмы. Вот так же, бахвалясь, говорил о себе ее отец Шамси, когда стал экспертом-специалистом в магазине «Скупка ковров». Баджи улыбнулась: это у них, наверно, фамильная болезнь роста!

— Ну зайди ко мне сейчас хоть на часок, хоть на полчаса! — упрашивала Фатьма, и в глазах у нее была такая мольба, что пришлось Баджи согласиться.

Переступив порог своей квартиры, Фатьма сразу засуетилась, поставила на стол все, что было в доме вкусного. Уж если не Баджи, то кто ж другой заслуживает хорошего угощения?

С виду в доме мало что изменилось. Появились, прав да, два новых шкафа — зеркальный и книжный.

— А как девицы твои — Лейла, Гюльсум? — спросила Баджи, разглядывая сквозь стекло шкафа названия книг.

— Лейла скоро будет агрономом, а Гюльсум через год — инженером! Учатся обе на отлично и помогают мне по хозяйству. Я на своих дочек не в обиде. Сейчас придут они, увидишь сама.

— А как ты ладишь с матерью?

— Все так же.

— По-прежнему попрекает тебя, что развелась?

— Потише стала к старости. Расстелет на галерее коврик и лежит на нем, закрыв глаза, пока солнышко греет. О прошлом, что ли, мечтает?

— А отец как?

— У него теперь одно занятие — сидит целый день в скверике со стариками да Гитлера почем зря ругает!

— Помогает тебе отец?

— А я в этом не очень-то нуждаюсь — сама зарабатываю, девочки стипендию получают. Абасик — в армии, о нем теперь там заботятся. Солдат!

Никак не могла Баджи представить себе солдатом того щуплого, озорного юнца, каким видела она Абаса перед своим отъездом в Ленинград.

— Неужели он уже призывного возраста?

— Да он, сатана, задурил кому-то голову, уговорил, что документы у него неправильные, что ему уже чуть ли не двадцать. Ну и взяли его в солдаты. Героем, видишь ли, захотел стать, матери своей на беду… А тут еще о Бале сердце ноет: хоть матери у нас с ним и разные и жили мы долго врозь, но ведь по отцу-то он мне брат… Последний раз пришел ко мне Бала перед самой войной, уезжал он тогда в Москву, говорил, что заедет оттуда в Ленинград… Видела ты его там?

Баджи молча и усердно ела, как бы отдавая должное угощению, а между тем думала, как лучше ответить Фатьме на ее вопрос…

За несколько дней до войны она, Нинель и Бала совершили прогулку по Ленинграду, были и у памятника Кирову. С пьедестала из карельского гранита шагал им навстречу великан в картузе, в русских сапогах. Похож и непохож был великан на того Сергея Мироновича, которого привелось ей видеть когда-то на нефтепромыслах.

Осматривали они втроем и казематы Петропавловской крепости, затем — мечеть. Изразцовая голубая мозаика купола ярко сияла в солнечных лучах, тонкие минареты уходили в ясное июньское небо.

— Она построена по образцу самаркандской мечети Гур-Эмир, — пояснил Бала, щуря близорукие глаза. — Наверно, и здесь служит аллаху какой-нибудь мулла вроде нашего Абдул-Фатаха… — с легкой усмешкой добавил он.

Побывали они втроем в те дни всюду, где обычно бывают приезжие, — в Эрмитаже, в Русском музее, в квартире Пушкина. Съездили и в пригороды — в Петергофе любовались фонтанами, в бывшем Царском Селе и в Павловске восхищались великолепием дворцов и жалели, что нет с ними Саши и тети Марии. Саша был тогда ка летнем лагерном сборе, а тетя Мария никак не могла расстаться со своими малышами в детском саду…

— Ну как? Видела ты Балу в Ленинграде? — нетерпеливо повторила Фатьма свой вопрос.

— Видела… — Баджи сжала губы. И Фатьма поняла: наверно, есть у Баджи причины отмалчиваться. Она только спросила с тревогой:

— Жив он?

— Надо верить, что жив… Как и мой Саша. Как и твой сын Абас… — Стараясь уйти от разговора о Бале, Баджи в свою очередь спросила: — Сильно тоскуешь по своему мальчику?

— На то и и мать. Бывает, ночь не сплю, все думаю, каков там… Но… — Фатьма развела руками: — Воюет-то ведь мой сын против фашистов, а если придут они сюда, как пришли в восемнадцатом году немцы и турки, то все пойдет у нас но старинке и нам, азербайджанкам, не поздоровится… Вот и приходится, хоть и болит сердце, ждать, пока наши солдаты Гитлера разобьют и сын мой Абас вернется домой.

Баджи одобрительно улыбнулась:

— Ты, как вижу, стала политически грамотная!

— Не век же в дурах оставаться! Сходи в баню — послушай, какие там разговоры ведут наши бабы. Даже старухи древние стали разбираться, что к чему…

О всех родных и близких вспомнила и расспросила Баджи. Остался один, о ком не хотелось вспоминать. Но все нее пришлось: Хабибулла, что ни думай о нем, — отец троих детей Фатьмы.

— Приходит к тебе твой бывший супруг? — спросила Баджи.

— Редко. А лучше б и совсем не приходил. Хорошего от него не увидишь и не услышишь.

— А у стариков твоих он бывает?

— Отец мой ему теперь ни к чему, а к матери он по старой памяти заглядывает.

— Наверно, чтоб вкусно пообедать?

— А больше ведь незачем — сама знаешь!

Разговор был прерван звонким смехом в передней.

В дверях появились Лейла и Гюльсум. Обе радостно ахнули и бросились к Баджи.

И опять пошли расспросы, шумные возгласы!

«Славных дочек воспитала Фатьма — кто бы мог поверить? Всегда забитая, приниженная таким мужем, как Хабибулла… — подумала Баджи, любуясь оживленными лицами девушек. — Не сказать, что красавицы, но есть в их глазах, в улыбке что-то открытое, милое…»

— Замуж вы, девушки, не собираетесь? — шутливо спросила Баджи.

Сестры лукаво переглянулись, промолчали. За них ответила мать: